Вечером, возвращаясь из института, Кукушкин вспомнил, что за всей этой суетой забыл утром купить «Ленинские известия». Это была старая профессорская привычка – читать свежие газеты и смотреть программу «Время». Во-первых, Валерий Степанович доверял отечественным СМИ, а во-вторых, он таким образом подчёркивал свою принадлежность к интеллигенции.
Газеты за стеклом сладострастно харкали в вечность леденящими кровь заголовками: «Бабушка-сексуальный маньяк», «Комсомолец-потрошитель» и «Оппозиционер Чагин: яд для бунтаря». Кукушкин вспомнил эту фамилию – о Чагине он пару раз слышал от студентов, обсуждавших острые политические моменты в курилке. Подойдя ближе, Кукушкин сразу заметил свежий номер «Известий» – он стоял в центре. На обложке была большая фотография какого-то ребёнка с магнетическим, непостижимо-синим взглядом. Профессор встал как вкопанный – сквозь мутное стекло киоска ему улыбался… погибший в московской давке мальчик! Тихо и светло глядел он, как живой, с того света в этот… Дрожащей рукой Валерий Степанович выгреб потные металлические десятки и, не считая, высыпал продавщице, попросив номер «…известий». Напялил очки. Развернул. Погрузился… То, что Кукушкин прочитал в статье, посвящённой московской трагедии, мягко говоря, повергло профессора в исступление, грубо говоря, прибило. Автором сего перла с кричащим заглавием «Очередная провокация Госдепа закончилась гибелью ребёнка!» выступал некий аноним из отдела журналистских расследований. Суть написанного сводилась к следующему: произошедшая у резиденции патриарха трагедия – чётко спланированная Госдепом США акция, призванная доказать, на сколько русский народ дремуч и сер и на что он способен ради поповских подачек… Валерий Степанович читал и не верил собственным глазам: «Гнусная провокация американских наймитов, создавших давку, в которой погиб пятилетний Алёша Никифоров, ярко демонстрирует беспомощность спецслужб США, утративших все рычаги воздействия на российскую власть и, видимо, в отчаяние совершающих подобные дикие телодвижения. Полностью деморализовавшиеся в тщетной борьбе за место под солнцем агенты Белого дома были вынуждены пойти на крайние меры…» Кукушкин протёр очки, снова открыл обложку, чтобы взглянуть на дату издания. Газета, естественно, была утренней, хотя… патетическая жёлчь автора напомнила учёному риторику пропагандистов тридцатых годов – тот же зубовный скрежет в каждой строке, та же слепая ярость к незримому «кольцу врагов», стремящихся всеми правдами и неправдами расколоть общество и уничтожить российскую государственность. Кукушкин продолжил читать: «…Конечно, – писал автор, – хочется верить, что шпионы не собирались направлять свою агрессию именно на этого мальчика, но ведь должны же они были отдавать себе отчёт, какие могут быть жертвы в столь многолюдном месте, если прокричать (на ломаном русском): „Сувениры раздают“?..» В Кукушкине вскипало негодование. Строчки запрыгали перед глазами, словно расстреливая профессора дробью букв в упор. Валерий Степанович стиснул зубы. «…И вот я хочу спросить: кто ответит за эту трагедию? Кто заплатит за жизнь ребёнка? Кто, в конце концов, пожалеет мать Алёши, оказавшуюся в психиатрической клинике? Кто поможет её старой матери, оставшейся без попечения дочери? Кто восстановит сломанные судьбы? Кто объяснит поджигателям и провокаторам, что Россия – мирная держава, не собирающаяся даже после таких инцидентов внедрять санкции против кровавого Вашингтона, хотя отдельных персонажей истории и следовало бы призвать к ответу? Кто скажет нам правду? Кто?..» – сыпал вопросами разгневанный автор. Валерий Степанович чувствовал, что у него начинает пошаливать давление и не худо бы принять таблетку. «…А в завершение, – писал аноним, – хочу пообещать, что ни я, ни мои коллеги из отдела журналистских расследований не бросим этого дела и будем неустанно следить за дальнейшим развитием событий вокруг московской трагедии. Зло должно быть наказано. Продолжение следует…»
