– Гарри, Гарри, проснись!!! – она трусила его в испуге за плечо.
– Гарик, титорер[4], ты кричишь во сне, проснись…
Он выплыл из своего кошмара не совсем понимая, где он.
– Гарик, ты кричал во сне, – она гладила его по голове, – ты кричал… что тебе приснилось?
Меньше всего ему сейчас хотелось делиться с ней кинопрокатом своей отключки. Он прятал глаза, явно не желая запускать её на эту полку своей памяти. Приподнявшись на локте и переместив голову к её коленям, он восстанавливал дыхание:
– Элина, давай спать. Я постараюсь не мешать тебе.
– Оронов, скажи, тебе станет легче, я знаю! Что тебе снилось?
…«Может, теперь, когда я с ней, мне лучше вылить эту воду из ведра моей истерзанной души?»
Он поцеловал её в чашечки обоих коленок и нехотя через силу начал своё признание:
– Элина… мне часто снится этот сон. Три месяца спустя после того как ты дала мне отставку, ты приходишь в мою вильнюсскую квартиру, как будто отдать какие-то деньги. Тебя привозит ко мне какой-то пижон на жигулях…
– Какой пижон, какие деньги, на каких жигулях?
– Не знаю, это же сон. Но мне он не нравится. И тебе он не нравится…
– Кто не нравится?
– Пижон на жигулях.
– Почему ты решил, что мне он не нравится?
– Не знаю, это сон… но я вижу это по твоим глазам.
– И дальше что в твоём сне?
– Ну, ты отдаёшь мне какие-то деньги, которые якобы ты была мне должна, потом начинаешь рассказывать про какие-то уроки вождения машины. Ты говоришь мне, что ты такая дура и у тебя ничего не получается.
– С кем? С пижоном?
– Нее, нет… не знаю, Элина, это же сон, там не всё чётко…
– Ну а дальше?
– Дальше я отдаю тебе твой портрет, мой подарок ко дню рождения, завёрнутый в мешковину. Говорю, что сейчас не открывай, потом посмотришь.
– А потом?
– Ты говоришь мне, что я с весны так ни разу и не был в Шяуляе. Я отвечаю, что ты забрала у меня причину бывать там…
– Дальше…
– Ты подходишь к окну… и стоишь там, скрестив руки на груди, смотришь куда-то далеко… и молчишь. Я хочу броситься к твоим ногам с криком:
– Что же ты делаешь, не уходи!!! Дай мне руку, тебя ведь никто больше не будет так… Я хочу крикнуть это тебе и не могу. Как это обычно бывает во сне, я пытаюсь… и не могу…
– Но я же слышала сейчас, ты кричал. Ты что-то неразборчиво кричал!
– Не знаю, я это вижу так что хочу кричать… и …что-то держит меня. Ну и это, может, в этот раз, в этом сне.
Да и как ты могла услышать меня? Ведь это был мой сон… его видел я.
– Что потом? Чем заканчивается твой сон?
– Не знаю, у меня никогда не получается досмотреть его до конца. Это же сон… Хотя один раз в нём ты прервала своё молчание… и сказала: «Да ладно тебе, будешь в Шяуляе, позвони…»
– И что ты мне ответил?
– Я ответил: Хорошо, буду – позвоню.
– Что же ты не позвонил?
– Элина, не знаю. Ведь это же сон. В нём я лишь тихо без слов надрывно кричу тебе, чтобы ты не уходила… Но ведь это же всего лишь сон.
– Ой, ну и сон, сплошные кошмары. С тобой не соскучишься. Подвинься-ка лучше, дай мне лечь. И спи. Завтра у тебя будет кошмар наяву – я без косметики.
* * *
– Гарри, ты не спишь? Ты не можешь уснуть?
– Пытаюсь… – его рука судорожно тянулась к покрытому туманом призраку минувшего, но барьер времени, как это бывает во сне, делал последние сантиметры непреодолимыми. Веки смыкались, укутывая память покрывалом блаженства, с каждой попыткой зачехляя упоение тех далеких лет:
– Эй, Оронов, не спи ещё чуть-чуть. Мне важно знать это…
