– В этом вся суть данного дорхенгера: я и частное лицо, и светское, то есть вне университетской конфессии, если так можно выразиться.
– Конфессия ведь означает что-то церковное, разве нет?
– Университет – это храм науки. Тут вам и свой папа римский – наш ректор, и своя святая инквизиция – наш ученый совет, и собственные великомученики…
– Студенты во время сессии, – закончила за него Виктория.
– Вообще-то я хотел сказать – рядовые преподаватели, аспиранты, кандидаты.
– А студенты тогда кто?
– Паства.
– И вы, Аристарх Владимирович, их пастырь.
– Вряд ли. Я здесь чужой, слово «профан» и такое значение имеет, – невесело усмехнулся он.
Симбирцева внимательно посмотрела на его лицо. Оно было задумчивым, даже отрешенным. Он смотрел на нее, но мимо нее. Темное пятнышко на радужке левого глаза было похоже на запятую или цифру семь. И это сравнение заставило Викторию вспомнить про совещание у шефа, назначенное на 17.00
Глава III
– Итак, следственные мероприятия проходят по графику. Группа капитана Симбирцевой опрашивает свидетелей, отрабатывает связи жертвы. Криминалисты определяют орудие убийства.
– Орудия убийства, – Виктория вставила реплику, воспользовавшись паузой в речи начальника Следственного управления МВД области, полковника Еремеева.
– Так-так, – недовольно хмыкнул полковник, – откуда информация?
– От кримэксперта Свантеевой, товарищ полковник. Она только что прислала, – Вика взмахнула своим айфоном.
– Барррдак в упрррравлениии, – рявкнул Еремеев, – кто рррразррррешил служебную информацию по врррраждебной технике перрредавать?!
С каждым новым раскатистым эр члены следственной группы плотнее вжимали головы в плечи. Все управление было научено горьким опытом общения с полковником, когда тот был раздражен вот так, как сейчас. Среднего роста, очень коренастый, с широченными плечами и коротковатыми кривоватыми ногами он ходил, как цирковой медведь, переваливаясь с боку на бок. Будучи в благодушном расположении духа, Пал Палыч разговаривал с коллегами обычным человеческим языком. Но стоило ему разозлиться, что, кстати, бывало нечасто, и полковник начинал рыкать, аки медведь-шатун в зимнем лесу, злобно и раскатисто. Угрррожающе.
– Товарищ полковник, – решилась встрять Симбирцева, – разрешите доложить.
– Докладывай, капитан, – ни одного эр в этих словах не было, но Викторию от макушки до копчика обдало холодком явной угрозы.
– Ввиду срочности и сложности этого дела криминалисты работали всю ночь, развернутый отчет пока не составлен, но я просила прислать мне только одно уточнение: какое количество орудий преступления, исходя из обследования ран на теле жертвы, удалось установить. Вот Свантеева мне и прислала личное сообщение.
Виктория Викторовна, сидевшая по правую руку от шефа, дала ему свою старенькую покоцанную восьмерку, где на экране высвечивалось одно слово ЧЕТЫРЕ.
– Ваши соображения, капитан, – полковник вернул Симбирцевой телефон.
– Вот здесь и здесь понятно, – Вика пододвинула шефу раскрытую папку с несколькими фотографиями. На одной крупным планом были выведены две характерные резано-колотые раны, обведенные красным маркером и подписанные номер один и номер два. Еремеев несколько секунд всматривался в фотоснимки, затем кивнул и отложил их в сторону.
– Здесь тоже картинка четкая, – хладнокровно продолжила Самарина. На этой фотографии было запечатлено то, что раньше было шеей человека, а стало одной сплошной темной радиальной областью, скошенной назад, в сторону позвоночного столба. Срез раны был очищен, но, темневший на белом фоне прозекторского стола, выглядел нелепо, как-то по-бутафорски. Это фото полковник рассматривал долго.
