Когда я вышел на улицу, в голове моей кружилось несколько мыслей, пытавшихся побороть друг друга. Одна утверждала, что у девушки мог сегодня быть выходной, что не может же она работать каждый день и что теперь я точно найду её где-нибудь на променаде, прогуливающейся с подругами или в одиночку. Другая убеждала меня в том, что мои слова тогда, на площадке водонапорной башни, как-то задели Аню, а вчерашнее моё отсутствие в кафе убедило её в том, что я не жалею о сказанном. Были и другие – жалкие, бессвязные – мыслишки, которые тоже требовали от меня внимания, но я не желал думать о том, что с девушкой могло что-то случиться или что она куда-то уехала. В конце концов, что мне оставалось? Я решил, что моей единственной надеждой была самая первая, самая простая мысль, и побежал в сторону моря, несколько раз по пути влетев в случайных прохожих. Уже на променаде я был вынужден прекратить свои метания и принять спокойный, прогулочный вид, не мог же я позволить себе выглядеть как перепуганный школьник, только-только испытавший столь болезненное, но вместе с тем томительное прикосновение первой любви. Я делал шаг за шагом, с пятки на носок. На передке обуви появлялась и исчезала небольшая складка. Мне приходилось силой держать руки за спиной, чтобы их неспособность расслабиться не выдала моего волнения. Чёрт побери, клянусь, я думал, что сам себе выломаю руки. Вот вышла бы сцена!
Я смотрел по сторонам, переводя взгляд с одного прохожего на другого, с одной лавки на соседнюю, всё скользя и скользя по таким разным, но одинаково неважным для меня лицам. Я заглядывал в узкие окна ларьков, пытался угадать желанные черты под опущенными на лицо шляпками. Я смотрел то на веранды ресторанов, то на скрипучие качели, то на плещущихся в воде людей; щуря глаза, вглядывался в кабинки колеса обозрения, медленно ползущие наверх. Сколько бы я ни ходил взад-вперёд мимо спокойного тёплого моря, нигде я не мог увидеть знакомое лицо Ани. Я не мог ни о чём другом думать, я перебирал в голове все места, где в такое время могла быть девушка, и каждый раз безумно злился, когда её там не оказывалось. Я зашёл почти в каждый ресторан, в каждое кафе и бутик, коих в городе было несчётное множество. Всё без толку. В погоне за призраком Ани я совершенно забыл о том, что обещал зайти к Катрин во второй половине дня. Мне было совсем не до неё, но к тому времени я исчерпал все идеи о местонахождении девушки и, кроме как признать поражение, мне ничего не оставалось.
Катрин стало хуже, она лежала на кровати с компрессом на голове, который ей сделал вызванный врач. Я не застал его, а расспрашивать мою супругу о состоянии её здоровья было бесполезно, поскольку её показания менялись прямо на лету, а если кто-то осмеливался усомниться или решался обсудить какие-либо из симптомов, начиналась такая страшная ругань, что приходилось десять раз жалеть о том, что не удалось удержать мысли при себе. О том, чтобы вытащить Катрин на улицу, мечтать не приходилось. Она впала в какое-то пограничное с трансом состояние и неразборчиво говорила сама с собой, никак не реагируя на мои попытки с ней поговорить. Но я был в таком подавленном состоянии, что ухудшение состояния моей супруги вообще никоим образом меня не задело. Я принял это как данность, не стал ни с чем спорить и только оставил денег на тот случай, если она решит снова вызвать врача. Катрин тоже было плевать на то, что я думаю. Как прекрасно супружеское согласие!
