от духоты на пол упал,
а в первый раз увидев море,
я потрясенье испытал.
Не страх, не трепет легкокрылый,
но ужас смертный, ледяной,
как пред разверстою могилой,
пред жизнью грешною земной.
Мир распахнул свои объятья,
и тут, невинное дитя,
стал сыпать грязные проклятья,
лягаться и брыкаться я.
***
Жизни нет на Марсе и Юпитере,
на Венере и Сатурне нет,
вся она теперь в Москве и Питере,
лишь на этих двух из всех планет.
Фауны и флоры представители
больше не встречаются нигде, –
говорил мужчина в синем свитере
и в лохматой пегой бороде.
Но никак не речи его вздорные
привлекли внимание мое,
а скорей ботинки его черные,
будто бы чугунное литье.
***
По потолку крадутся тени,
как чудища из глубины,
что, всплыв, уткнулись нам в колени
и ясно сделались видны.
Мы в ужасе поджали ноги,
хотя лежали на спине,
как будто в поле у дороги
на сладко пахнущей стерне.
Кончался день.
Кружились птицы,
собой затмивши небеса.
У них отсутствуют ресницы.
Слегка навыкате глаза.
***
Трехмерное изображение
молекулы воды напоминает
животное или растение,
что в каменной пустыне обитает.
Оно вонзает в ноги голые
большие ядовитые иголки,
и вдаль верблюды невеселые
идут качаясь, как под ветром елки.
Во тьме кромешной колокольчики
нас донимают музыкою жалкой,
когда жестокие погонщики
по ягодицам бьют верблюдов палкой.
***
Лес срубили, землю распахали,
а потом посеяли горох.
На вопрос: Зачем?
мне отвечали
грубо и цинично:Чтоб он сдох!
И тогда мне делалось обидно,
что вилась дорога, лес шумел
и река петляла,
но, как видно,
с той поры никто не уцелел.
***
«Прощание славянки» отзвучало.
Состав пошел.
И люди вслед за ним
вдруг бросились бежать.
Из кинозала
мы вышли в ночь с товарищем моим.
Москва, России-матушки столица,
потери не заметила бойца,
так как-то у Светлова говорится
в «Гренаде»,
но от третьего лица.
От первого лица такие вещи
произносить опасно крайне вслух.
Во тьме Отчизна выглядит зловеще, –
в сердцах сказал товарищу я вдруг.
В связи с международным положеньем
по швам миропорядок затрещал,
что связано, должно быть, с напряженьем,
которым прежде я пренебрегал.
***
Лирическому образу соседки
я неспроста твои черты предал,
дал твой мешок, собрать заставил ветки,
что прошлой ночью ветер наломал.
Я на нее списал твое упорство,
упрямство, неумение прощать.
В ее словах отныне нет притворства,
но я всей правды не желаю знать.
Поскольку для нее важней редиска,
укроп с петрушкой, чем мои стишки,
отнюдь не принимаю к сердцу близко
улыбочки кривые и смешки.
***
При въезде в город огляделся я.
Здесь жизнь была странна, убога,
здесь было людям нижнего белья
необходимо очень много.
Вода кипела и клубился пар.
С еще сырых ночных рубашек
текла вода на липкий тротуар,
стекала по трубе – в овражек.
***
Из земли плуг выворотил кости
черные, как угли из печи.
Мы их закопали на погосте
без особых почестей в ночи.
Кто-то приволок из дома ящик
со следами выцветших чернил,
кто-то крышку, словно настоящий
гробовщик, к нему приколотил.
В дальний путь отправили посылку
мы из Царства света в Царство тьмы,
будто бы на Север – в Индигирку –
пламенный привет из Костромы.
ИСЧЕЗНОВЕНЬЕ ДИКИХ ПЧЕЛ
***
Ели мы пирог слоеный с вишней,
когда вспыхнул между нами спор
про мир божий, что создал Всевышний,
но привел в порядок Пифагор.
Семь небес сияют в высях горних, –
с важностью сказал один из нас.
Семь известно Ангелов Господних,
Что сойдут на землю в грозный час.
Видим глазом невооруженным
мы на небе только шесть планет –
пробурчал другой.
