Дикая Магия заключена в каждом камне Страны,
И Белое Золото может высвободить ее или подчинить…
Но значения этих строчек, так же, как и направленность событий нынешних времен, я не знаю. Так что вдвойне необходимо доставить вас в Совет. – Потом, посмотрев ему прямо в лицо, она добавила: – Я открыто говорю вам, Томас Кавинант, что если вы пришли, чтобы предать Страну, то лишь Лорды, может быть, смогут остановить вас.
Предать? Эта была еще одна новая мысль. Прошло мгновение, и Кавинант понял, что имела в виду Этиаран. Но прежде, чем он заявил свой протест, Лена вступилась за него:
– Мама! Он же сражался с серой тучей на Смотровой Кевина. Я сама это видела. Как ты можешь в нем сомневаться?
Эта защита сдержала его воинственную реакцию. Сама того не желая, Этиаран затронула запретную тему. Он еще не зашел настолько далеко, чтобы сражаться с Лордом Фаулом.
Возвращение Трелла лишило Этиаран возможности ответить дочери.
Великан некоторое время стоял в дверях, переводя взгляд с Этиаран на Лену и Кавинанта и обратно. Наконец он сказал: – Так, так. Наступают тяжелые времена. – Да, мой супруг Трелл, – пробормотала Этиаран. – Тяжелые времена. Потом его взгляд упал на осколки кувшина на полу.
– И в самом деле, времена тяжелые, – тихо проворчал он, – если бьется глиняная посуда, а черепки спокойно валяются под ногами.
На сей раз Лена испытала неподдельный стыд.
– Прости, папа, – сказала она. – Я испугалась.
– Ничего. – Трелл подошел к ней и положил ей на плечи свои тяжелые руки. – Некоторые трещины вполне поддаются лечению. Сегодня я чувствую себя сильным.
При этом Этиаран с благодарностью посмотрела на мужа, словно он только что совершил какой-то подвиг. С неожиданной для Кавинанта мягкостью она сказала:
– Садитесь, гость. Еда скоро будет готова. Идем, Лена.
Они вдвоем засуетились вокруг нагретого камня.
Кавинант смотрел, как Трелл начал подбирать осколки разбитого кувшина. Гравлингас тихо мурлыкал какую-то древнюю таинственную песню. Он осторожно перенес черепки на стол и положил их возле светильника. Потом он сел. Кавинант сел рядом с ним, гадая, что должно произойти. Напевая сквозь сомкнутые зубы приглушенную песню, Трелл начал подбирать черепки друг к другу, словно решая головоломку. Осколок за осколком становился на место, смыкаясь с другими без помощи какого-либо клея, насколько это видел Кавинант. Движения Трелла были тщательными, кропотливыми, прикосновение к каждому осколку очень осторожным, но кувшин, казалось, очень быстро рос в его руках, и черепки точно подходили друг к другу, оставляя лишь сеть красивых темных линий в тех местах, где были трещины. Вскоре кувшин снова стал целым.
Тогда глубокий голос Трелла приобрел новую модуляцию. Он принялся поглаживать пальцами кувшин, и везде, где его пальцы касались поверхности, темные сетчатые линии исчезали, словно стирались. Трелл медленно ощупал так весь сосуд снаружи, а потом принялся за его внутреннюю поверхность. Наконец он поднял его и проделал ту же процедуру с днищем. Держа сосуд пальцами обеих рук, он начал вращать его, внимательно осматривая, чтобы убедиться, что ничего не пропущено. Затем он окончил пение, осторожно поставил кувшин и отнял от него руки. Сосуд казался таким же целым, как если бы его никогда не разбивали.
Кавинант перевел благоговейный взгляд с кувшина на лицо Трелла. Гравлингас, казалось, осунулся от напряжения, и его упругие щеки были залиты слезами.
