С каждой минутой он уходил всё глубже и глубже, совсем не заботясь о том, чтобы спастись. Казалось, отчаявшийся юноша был даже счастлив утонуть.
«Нет в этом городе места для тебя», — продолжал нашёптывать печальный голос, — «Тебе нигде нет места. Ты один» …
«Тебе всего-то нужно найти тридцать серебряных», — ласково шептал другой, — «У тебя мало времени. Но не обязательно трудиться. Добыть денег можно и легко» …
— Я не могу. Так нельзя. — отвечал Сяо Ту, но рассудок его будто покидал.
«Так, если же торговцы обманывают, а чиновники ждут взяток, значит, и тебе можно» ...
— Но так я стану плохим человеком.
«Почему же?! Ты ведь не разбойник какой, и не будешь грабить хороших людей. А если бы и так, то позже ты станешь писарем, а там и отплатишь всем, кого обидел».
— Нет, так неправильно. — голос самого Сяо Ту звучал неуверенно и слабо…
«Тогда, что тебе остаётся?», — спросил печальный голос, — «Поддайся, отчайся» …
— Да, выхода нет… — Сяо Ту погрузился в тягучее болото уже по пояс…
Но вот, в тёмной пелене, застлавшей глаза, перед юношей возник маленький, едва заметный огонёк. С каждым мгновением он становился всё ярче и больше, пока не наполнил ярким светом всё вокруг!
Сяо Ту услышал вопли:
«Что это?».
«Я горю!».
Обернувшись на голоса, писарь увидел лишь то, как от него, торопясь, уползают две тени.
Неужели они и были его отчаянием и злобой? Один соблазнял лёгким решением, а второй вводил в уныние.
Юноша оглядел себя: он стоял на твёрдой дороге, абсолютно сухой и чистый. Так значит, то были злобные духи?
Придя в себя, Сяо Ту пустился со всех ног, как можно дальше от этого злополучного места!
Заночевать он отважился только на людной площади. Хоть часто пробуждаясь от шума и веселья празднующих, но всё же в безопасности.
Туманное промозглое утро, вокруг тишина. Только редкие прохожие неторопливо выполняют накопившуюся за время отдыха работу.
Сяо Ту осмотрелся и потянулся. Своей смекалкой и крайней осторожностью он уберёг себя от очередной встречи с нечистью, непременно появляющейся в какой-нибудь праздник, чтобы тот омрачить!
И всё же юноша, откусывая только что сваренный баоцзы [1] , опять задавался вопросом о происхождении, ставшего привычным для него огонька, каждый раз прогоняющего тьму и наваждение.
С детства Сяо Ту, вновь же, оправдывая своё имя, был скромным, добрым, послушным и боязливым мальчиком, никогда не отличавшимся особой силой, а скорее наоборот, хрупким телом и утончёнными чертами. А главное – он был очень доверчивым, за что ни раз получал наставление от брата. Что же до самого брата, то Да Сюн оправдывал данное имя ему.
Такой же большой и сильный, как медведь. Справедливый и добрый. Никогда бы он не обидел никого, пусть даже курицу, купленную к новогоднему столу.
Вспоминая брата, Сяо Ту невольно улыбался, чувствуя, как одновременно тепло и больно ему становилось на душе. В такое время он вновь брал в руки флейту, прося Небеса о том, чтобы в следующей жизни снова стать младшим братом Да Сюна.
— Вот увидишь, брат, я стану писарем, тогда тебе не нужно будет беспокоиться обо мне и родителях. Ты будешь мной гордиться!
Прямо перед носом что-то пролетело. В недоумении Сяо Ту замер. Из открытой двери гостиного двора послышались склоки и брань, а затем появился какой-то господин в расстёгнутой одежде:
— Место, пропитанное энергией несчастья! — он плюнул в сторону заведения.
