Начало романа написано довольно хорошо, тон повествования напоминает Стерна. Портреты нескольких деревенских чудаков – влюбленного в латынь учителя, мэра-бакалейщика, доброго старика-священника, который сыплет поговорками, как Санчо Панса, – достаточно выразительны, хотя их смешные черты изображены несколько преувеличенно и однообразно. Но затем все шло гораздо хуже; начиналась слезливая драма; пират в духе героев Байрона наводил страх на обитателей Арденн; викарий, несмотря на сан священнослужителя, вступал в брак, потом узнавал, что женился на собственной сестре, а под конец обнаруживал, что сестра эта вовсе и не сестра ему! Цензура в каком-то смысле оказала услугу Орасу де Сент-Обену.
Через две недели после «Викария» в свет вышел новый роман: «Столетний старец, или Два Беренгельда»; он был также подписан Орас де Сент-Обен, бакалавр изящной словесности и, несомненно, навеян «Мельмотом» Метьюрина: книга эта, переведенная на французский язык в 1821 году, произвела сильное впечатление на Бальзака. Образ столетнего старца должен был непременно привлечь его внимание. С самого детства Оноре только и слышал в доме разговоры о долголетии. Старик Беренгельд, как и Мельмот, заключил договор с сатаной: он получил возможность прожить несколько жизней, но должен для этого время от времени убивать юную девушку – ее кровь, попав к нему в жилы, вновь возвращает молодость этому вурдалаку. Беренгельд – чудовищный старик гигантского роста, наделенный невероятною силой. В целой веренице эпизодов, «причудливо переплетенных с полным пренебрежением к хронологической последовательности», пишет Морис Бардеш, рассказывается о том, как порою появляется сей вампир. В конце книги генерал Туллий Беренгельд, последний отпрыск рода, вырывает из рук отвратительного старика свою невесту, которую тот уже готовился умертвить.
Бальзак – Лоре Сюрвиль
«Теперь, когда я, как мне кажется, получил верное представление о своих силах, я глубоко сожалею, что так долго растрачивал блестки своего ума на такого рода нелепости; чувствую, что в голове у меня кое-что есть, и, если бы я был уверен в прочности своего положения, другими словами, если бы меня не связывали различные обязательства, если бы у меня был кусок хлеба и крыша над головою да какая-нибудь Армида в придачу, я бы принялся за настоящую книгу; но для этого надо удалиться от света, а я всякую минуту возвращаюсь туда».
Подобно многим молодым людям, Бальзака буквально раздирали самые противоположные влияния. Он вращался в компании циничных журналистов, которые смеялись надо всем, особенно над высокими чувствами, и продавали свое перо маленьким газетенкам – таким, как «Кормчий», «Корсар», жадным до слухов и эпиграмм и занимавшимся то ли сатирой, то ли шантажом; эти молодые люди также кропали на скорую руку мелодрамы и водевили для актрис, не отличавшихся чрезмерной добродетелью. В их кругу Оноре снова встретил «знаменитого» Огюста Ле Пуатвена, Этьена Араго, младшего брата прославленного астронома, carbonaro[60], похвалявшегося тем, что он входит в состав Голубой венты – тайного общества республиканцев, а также Ораса Рессона, двадцатичетырехлетнего юношу, отец которого, как и Бернар-Франсуа Бальзак, без труда переходил от роялизма к якобинству и обратно. Рессон был в дружбе с художником Эженом Делакруа, говорившим о нем: «Он лгун и человек самонадеянный… Шалопай этот был самым отчаянным хвастуном из всех, каких я встречал». Анри Монье рассказывает, что однажды он сидел в кафе «Минерва» вместе с Рессоном; внезапно тот встал из-за стола и воскликнул: «Пойдемте отсюда! Вот и несносный Сент-Обен уже явился!» При этих словах Монье увидел молодого человека, походившего не то на монаха, не то на крестьянина. Это был Бальзак. Если приведенный эпизод достоверен, Рессон был, видимо, не только лгун и самонадеянный фат, но и неблагодарный, недоброжелательный человек.
