Созерцание столь высокомерного поведения вызвало у Макса насмешливую улыбку.
– А что это вы так улыбаетесь?! – с вызовом взвизгнула работница.
– Да так… своим мыслям. А почему нет?
– Ходют тут всякие идиоты… улыбаются, – причитая, она сняла с полки синюю коробку с бандеролью – а что улыбаться-то? А я скажу, что вы улыбаетесь!
Секундная пауза. Стало слышно её тяжёлое дыхание. Как у рассвирепевшего быка.
– Глаза позальют с утра пораньше и улыбаются, что с них взять-то? – голос набирал всё большую громкость. – Детей кормить им не надо, в школу сами авось дойдут, картошку копать не надо! Одна забота: бражку поставить да самогонки выгнать! – она угрожающе вышла из-за стойки, явив своё могучее тело, облачённое в цветастое платье, перехваченное широким поясом, врезавшимся в рыхлый живот.
– А я вот повыливаю всё ваше пойло и посмотрю, как вы поулыбаетесь, – и швырнула коробку на стол. – Забирайте!
Макс удивлённо посмотрел на неё, перевёл взгляд на коробку и подошёл к столу.
– Тут расписывайтесь, – работница ткнула в лицо Максу бланком и вернувшись за стойку принялась деловито ворошить кипу бумаг.
Он достал из рюкзака хозяйственную сумку и не распаковывая убрал в неё бандероль.
– Гражданин! – раскатом грома прозвучало обращение.
Макс вздрогнул и обернулся.
– Да?
– Возьмите, – она не поднимаясь протянула пухлую руку с конвертом, – вам ещё и письмо.
Он бросил взгляд на имя отправителя и убрал письмо во внутренний карман.
– Спасибо, – поблагодарил он и пошёл к выходу.
– Алкаш, – подытожила работница почты, когда захлопнулась дверь.
Закончив дела в деревне, Макс направился в сторону дома по гравийной обочине пустой дороги. По-осеннему прозрачный воздух был неподвижен и тих. Казалось, что кто-то поставил весь мир на паузу, чтобы насладиться умиротворением готовящейся ко сну природы.
Внезапно из-за горизонта показалось два автомобиля. Они приближались, поднимая пыль. Макс остановился.
Мимо него проехала черная тонированная иномарка без опознавательных знаков, а за ней минивэн с надписью «Следственный комитет» на борту. Они проехали с величием всадников апокалипсиса и скрылись за поворотом, ведущим к единственному в деревне административному зданию. Макс хоть и не видел пассажиров, но готов был побиться об заклад, что за ним наблюдали сквозь темные стекла – он почувствовал на себе пристальный взгляд. Липкая тревога тенью легла на душу. Он простоял несколько секунд, глядя как оседает пыль на опустевшую вновь дорогу и продолжил путь.
Придя домой, Макс сбросил пыльную обувь и одев старые джинсы и протертую на локтях рубашку, отправился заниматься хозяйственными делами, оставив на столе нераспечатанный конверт и бандероль.
Он понимал, что это уже последние дни бабьего лета и пока на улице комфортно, стремился всеми силами позаботиться о хозяйстве, покуда вновь не потянуло свежим ветром осени, мягко осыпающим листву с деревьев.
Лишь когда малиновый шар солнца наполовину скатился за линию горизонта, Макс снова вошёл в дом.
Освежившись в душе, он, накинув халат и мягкие домашние туфли, занялся ужином.
Пока варился какао, Макс подрумянил на сковородке ароматный белый хлеб и сварил «всмятку» несколько свежих яиц.
Налив в широкую чашку горячий какао, он остудил яйца в проточной воде и выложил в блюдце. Смазав хлеб сливочным маслом, он расположился в кресле и неторопливо принялся за еду.
Лишь покончив с изящным в своей скромности ужином, Макс надел на кончик носа очки, бережно вскрыл конверт и взялся за чтение, скользя взглядом по листу бумаги в руках:
