Сначала я не хотела ехать, но потом поняла, что намного хуже не будет и почему бы не сменить обстановку?
Я плюнула на всё, сорвавшись с насиженного места, отправилась хоронить родственницу, которую никогда не знала.
Жажда перемен ощутилась, когда я вошла в здание вокзала, а потом тесный плацкарт, курица в фольге, варёная картошка и не один час по бездорожью в такси… Войдя в старый дом, неожиданно ставший моим, я испугалась – согласитесь, человеку из города тяжело сталкиваться с необходимостью колоть дрова и топить печь лишь для того чтобы поесть… Эти скрипучие половицы, выцветшие иконы в закопчённом углу, облинявшие ковры с бурой основой, – Анна брезгливо передёрнулась, – а ночью дом будто дышит… первая ночь обернулась для меня кошмаром. На следующий день, после генеральной уборки, под вечер я затопила печь, приготовила ужин и вдруг начался сильный ливень… В этих сумерках и контрасте дом неожиданно обрёл уют. Я всю ночь пролежала на перине, слушая его. Дождь здесь не такой как в городе. Там он какой-то серый, безликий… в ту ночь я поняла, что мне надо остаться тут хотя бы ненадолго – отдохнуть от мирской суеты, согнать жир с души…
Теперь же мне не хочется, уезжать. Страшно представить своё возвращение в рутину этого грязного муравейника.
Анна замолчала. Её печальный взгляд утопал в напитке тёмно-табачного цвета, плескавшемся по стенкам бокала.
– Оставайтесь, – предложил Макс.
Она посмотрела на него, приподняв одну бровь.
– Вы бы хотели этого?
Макс кивнул и поднялся из кресла.
– Вам определённо пойдёт это на пользу. Там…
Макс остановился у окна, – там жизнь стоком, сносящим всё на своём пути. Уносящим в небытие людей, печаль и радость, мысли и планы. Иногда нужно суметь остановиться. Осознать себя во времени и пространстве, понять, что ты хочешь найти и лишь тогда можно с головой окунуться в бурлящий поток жизни навстречу искомому.
Макс выпил.
– Поэтому вы уехали?
Он вздрогнул.
– нет, у меня были другие причины. Я ещё там знал, что мне нужно, но обрёл это уже здесь.
Анна подошла к Максу, смотревшему в окно.
– За одиночество? – робко предложила она, заглянув ему в глаза.
Раздался тонкий звон бокалов в повисшей тишине.
Сизая дымка тумана опускалась на чадящие трубы деревенских домов.
В желтоватом окне одиноко стоящего дома виднелись два неподвижных силуэта.
Снова заморосил косой дождь и две фигуры слились в одну.
Макс стоял отрешённо, всматриваясь в даль, а Анна, склонив голову ему на плечо, слушала дождь, опустив веки.
За окном послышались приглушенные голоса, в луже на земле промелькнуло отражение двоих людей.
В дверь требовательно постучали.
– Ты кого-то ждешь? – встрепенулась Анна.
– Нет.
Макс открыл дверь. На пороге стояли два вымокших до нитки человека.
Внешность каждого являлась противоположностью другого: приземистый толстяк с румяными щеками и тяжелой одышкой и высокий бледный юноша с непропорционально длинными руками и осанкой гробовщика. Один смотрел на Макса с вызовом, а другой был настолько равнодушен, что скорее напоминал восковую фигуру, чем живого человека.
Максу показалось, что он уже где-то видел эту пару.
Толстяк попытался войти, но Макс перекрыл ему путь:
– Это мой дом, а не ваш, вы, видимо не в себе.
– Самардак, – так и не отдышавшись крякнул толстяк.
– Что? – нахмурился Макс. – Это какой-то столярный инструмент?
– Самардак. Борис Викторович. Участковый, – представился человек, оставив тщетные попытки войти, – а это мой помощник – Степан.
