Юноша чуть заметно кивнул. Повисла пауза. Дождь усиливался.
– Ну что я могу сказать, – сдерживая улыбку сказал Макс. – Кажется, вы отличная команда.
– Мы к вам по делу, – придал своему голосу твердость Самардак.
– Прекрасно. И в чем оно заключается?
– Может мы войдем? На улице дождь.
– Нет. Вы стоите под крышей веранды.
Степан поднял голову, будто желая убедиться в правдивости этих слов.
– Что ж… раз так… – замялся участковый, явно не ожидая столь решительного отказа. – У нас к вам несколько вопросов, – он достал блокнот. – Где вы были 20 июля 2016 года?
– Здесь.
– Уверены? – пристально посмотрел Максу в глаза Самардак.
– Я всегда здесь, за теми исключениями, когда выхожу в магазин, на почту или гуляю в лесу.
– И часто вы гуляете в лесу?
– Я обязан отвечать на это?
– Сейчас – нет, – неожиданно подал голос Степан. – Мы здесь как частные лица. Даже форму сегодня не надевали… – Самардак грубо толкнул его локтем, заставив замолчать.
– Пока мы здесь как друзья, – театрально понизил голос участковый, – и можем вам помочь, но также мы можем оказаться врагами и тогда вы пожалеете…
– Мм-м… понятно, – пожал плечами Макс. – А в чем, собственно дело?
– Не надо делать вид, что вы не знаете, – не мог выйти из роли нуарного детектива Самардак.
– Убийство, – не смог больше молчать Степан. – В лесу нашли труп неизвестного. Приезжал Следственный комитет с экспертами и нам оставили задание поговорить с населением…
– Заткнись, Степан!
– Ну а что я не так сказал, Борис Викторович? – обиделся помощник участкового.
– А то! Нам надо найти убийцу, а не сплетничать с…
Макс кашлянул, привлекая внимание:
– Так что?
– Я вызову вас на допрос, – огрызнулся участковый.
– А это правомерно?
– В данном случае – да. Это по назначению следователя, – сказал Степан.
– В таком случае это все?
– Пока да, – процедил Самардак и ушел в дождь, громко отчитывая своего помощника.
«Мария… Мариэтт… Мари…
Здравствуй, сестрёнка! Каждый раз твои письма для меня неожиданны словно луч света в царстве Аида. Дрогнувшая небесная хлябь низвергает дуновение забытой жизни в застоявшийся воздух покоя.
Читая твоё письмо, я видел между строк зыбкую надежду на моё возвращение в Большой мир. Я вынужден рассеять её: если я и вернусь, то лишь для того, чтобы вновь понять, что решение покинуть его было верным. Большой мир – лишь фарс и моя враждебность к нему обоюдна.
А вот твой приезд я не могу не одобрить – как давно я не видел мою маленькую Мари, неустанно щебечущую о пустяках с важным видом.
Как давно мы не виделись!
Ты меня посетила лишь раз, когда я только начинал обустраиваться; в доме ещё не было всех тех милых мелочей, что ты мне постоянно высылаешь… в нём не было души, да и я сам метался в попытках ассимилироваться, выкорчёвывая из себя потребительский апломб.
Я помню, ты спрашивала, чего больнее всего было лишиться из прошлой жизни. Тогда я не смог ответить, сейчас же, думаю, мне удастся нарисовать тебе целую антологию чувств. Вначале меня тяготила потеря влияния на любого, кого я знал – моя существенность рассыпалась пылью по километрам, протянувшимся между нами – это билось в агонии самолюбие. Порой разуму сложно принять то, что и без тебя жизнь будет богата красками и колесница мироздания не остановится. Эта эмоция претерпевала различные метаморфозы, но её стержень оставался одним и тем же. Позже эта черта растворилась во времени, но не думаю, что до конца; боюсь, если я увижу кого-нибудь из призраков прошлого, счастливых и независимых – внутри бессознательно рванётся спящий спрут.
