– Во всю топлю печь, вошла во вкус. Занавесила все шторы, как у тебя дома; бра-торшеров у меня, увы, пока нет, но я наполняю дом тёплым светом при помощи двух керосиновых ламп.
– Приятно слышать, что я в чём-то стал примером для подражания. Дрова есть? Могу наколоть, если хочешь.
– О, нет, спасибо. Я совершила отличный бартер, сыграв на пороке соседа: отдала ему самогон, оставшийся от прежней хозяйки, а он, в порыве благодарности, заполнил мне всю дровницу, да ещё с таким усердием, которого я не могла от него ожидать.
– Сколько литров ты ему отдала? – усмехнулся Макс.
– Всё, что было. Так он мне ещё и огород трактором вспахал.
– Ох… зная запасливость этого народа, в особенности прошлых его поколений, наверняка запасы были внушительными… а ты, как я понимаю, – он сделал паузу, – решила остаться?
Анна вопросительно посмотрела на него.
– Кто бы стал копать огород, собираясь бросить его? – объяснил свою догадку макс.
– Я как-то даже не задумывалась об этом, когда он предложил вспахать. Просто согласилась. Каждый раз, когда я пыталась хоть на что-то решиться, появлялось странное чувство… – она замолчала, пытаясь уловить мысль, ускользающую от восприятия, – … что-то похожее на чувство ответственности… будто я должна вернуться, а оставаясь, поступаю неправильно, безрассудно. Нет, она резко оборвала сама себя, – не могу сформулировать. Впрочем, неважно.
– Я думаю, – заговорил Макс, – что тебе тут, всего лишь, непривычно, а людям свойственно остерегаться всего нового. Вот и всё.
Раздался глухой стук – юноша напротив кинул пустую пивную бутылку в облезлую, шатающуюся урну и неуклюже обвил рукой талию девушки.
Анна поморщилась:
– Отвратительно. Хлестать холодное пиво в такую зябкую погоду, – она втянула голову в плечи.
– Скромное мещанское счастье. Стоит простить. Их радости никому не мешают жить, а потому мы не вправе ни мешать им, ни осуждать. Тем более не они сами, а внешние обстоятельства определили их образ мыслей и жизни, – снисходительно высказался Макс. – Я имею ввиду их социальное положение, из которого выросли эти нехитрые потребности.
– Бытие определяет сознание? – горячо возмутилась Анна, – Ну уж нет! Таким образом можно оправдать кого угодно. Я знала людей, которые были выше обстоятельств и, вопреки им, добивались того, что выходило далеко за их границы!
– Но ведь они были исключениями! – в тон ответил Макс. – Разве не так? Изгоями той инертной массы, в которой они пребывали.
Как будто некая мутация запустила цепочку рефлексов, отторгающих невежественную среду. Если отсечь обстоятельства, то получится, что эти «исключения» обладали некими априорными знаниями, а это уже удел этологии11 и конкурирующей концепции – бихевиоризма, не совсем тут уместных. Бытие определяет сознание, а потом уже наоборот. Человек неотделим от своей ситуации. Просто тем людям, о которых ты говоришь, удалось вовремя увидеть и осознать перспективы другой жизни, а это, ничто иное, как… обстоятельства.
– Споры просвещения не витают в воздухе, – сказала Анна, – по крайней мере, далеко не везде. Получается, люмпен-пролетариат (11) – явление естественноисторическое и неизбежное?
– Безусловно. Изобилие умных людей – помеха для государственной власти. Боюсь, что это стало аксиомой. Пости все социальные проекты, что я встречал, видели счастливое общество в его «одинаковости», а ведь развитый интеллект включает в себя ярковыраженную индивидуальность и людей уже не удовлетворить никакими универсальным средством.
