С годами шум городов затихал в памяти и прошлое вышло за рамки реальности, став раскадровкой далёких образов, будто однажды увиденных мною во сне.
Мысли о пережитых днях лишь иногда спускались на меня с холмистых лесов этого края, но ударяясь о стены будничных забот, ускользали от восприятия.
Прошлое вылилось в опыт, тщеславие – в равнодушие.
«А что осталось?» – спросишь ты.
Счастье в созерцании вечности, мудрость, черпаемая из пыльных страниц, радость начинающего дня и мой литературный труд, ставший нравственным императивом.
Приезжай весной, родная! Тебя будут ждать сочные своей зеленью луга, облака, зацепившиеся за вершины гор, мягкий слой лесного мха, в прохладе которого утопают босые ноги… и твой любящий брат Макс.
P.S. Спасибо за подарки. Я нашёл им отличное применение. Приятно осознавать, что они впитывали тепло твоих рук; таких близких и в то же время таких далёких.»
Макс, не перечитывая, сложил письмо и запечатал конверт. Положив очки на сукно стола, он поднялся, сбросил с себя халат и залез в плотные джинсы, следом он надел байковую рубашку в крупную клетку и накинув куртку, подошёл к зеркалу, всматриваясь в отражение оценивающим взглядом. Удовлетворившись своим внешним видом, он положил письмо в карман, обулся и погасив свет, вышел из дома.
Дождя не было, но небосвод был затянут сталью облаков. Макс прикрыл калитку и выйдя на извилистую тропинку, обрывавшуюся у его дома, направился вниз в деревню. Свежий ветер откидывал лёгкими порывами его волосы. Временами на тропинку падали тени раскинувших ветви дубов.
У деревни тропинка упиралась в пару покосившихся брошенных домов. Деревянные стены от разрушающей силы дождя ветра и солнца приобрели серый цвет, утратив былую яркость. Крыша на одном доме провалилась, а чёрные глазницы окон второго дома тоскливо смотрели на безмолвно покачивающиеся плакучие ивы.
Следующие дома хранили в себе частицы жизни, выплёскивающиеся наружу светом раскалённого вольфрама, протянувшись прямоугольными пятнами вдоль грунтовки со шрамами тракторных шин и свежим лошадиным навозом, возвышавшимся над влажной землёй.
Тени становились длиннее. На западе тонкая кровавая полоса прорезала монолит облаков, отливавших купоросной синью.
Жизнь пестрила узорами ковров, висящих на выгоревших стенах. Из распахнутой форточки доносился детский плач. Клокотание домашней птицы прорывалось сквозь щели запертых сараев, сливаясь с протяжным карканьем ворон.
Усилившийся ветер трепал цветастые детские колготки, болтавшиеся на провисшей бельевой верёвке.
Макс поднял воротник и втянул голову. В сгущающихся сумерках белело здание закрытой почты. Лишь из магазина разливался неуютный свет люминесцентных ламп, сопровождаемый напряжённым трансформаторным гулом.
Письмо с тихим шелестом провалилось в синий почтовый ящик.
На плечо Макса неожиданно легла рука и он, отбросив её, резко развернулся.
– Привет, – испуганно проронила Анна.
– Привет, – смущённо ответил Макс, приложив ладонь к сердцу, – нельзя же так пугать!
– Извини, я не хотела… не ожидала тебя увидеть. Что ты делаешь?
– Да-а, – протянул он, – письмо сестре отправлял…
– Сестре? Не хочешь присесть? – она указала на пятачок у магазина.
В центре пустого пространства стоял обшарпанный бетонный фонтан, окружённый узкими скамейками.
Они сели. Напротив сидела молодая пара, мелькая угольками тлеющих сигарет.
– Как ты? – поинтересовался Макс.
