В окна университетской столовой сочится солнечный свет.
Рене Толедано двигает поднос вдоль прилавка самообслуживания, берет рыбу в сухарях с картофельным пюре и йогурт и устраивается за столиком в углу.
Вкус столовской еды вызывает у него любопытство, он с ностальгией вспоминает свои студенческие годы. Он поглощен вкусовыми ощущениями и сначала не замечает подошедшего к нему Александра Ланжевена.
– Можно?
Не дав Рене времени на ответ, наставник садится напротив него.
– Мне рассказали о твоей лекции сегодня утром. Похоже, получилось забавно. Публика оценила.
– Я стараюсь, чтобы слушатели учились составлять собственное мнение. Цель не в том, чтобы они повторяли вдолбленное. Не скажу, что вызвал всеобщее воодушевление, кое-кого я шокировал и многих, похоже, раздразнил.
– По крайней мере, не усыпил. Мой навязчивый страх – заметить в разгар лекции, что кто-то дрыхнет, а кто-то печатает эсэмэс.
Жестом он привлекает внимание Рене к обедающим за столиками вокруг них. Большинство играет со смартфонами, даже пришедшие вдвоем. Мало кто ведет личную беседу.
– Мы – рассказчики, не больше и не меньше, – продолжает Александр. – Разве есть занятие чудеснее этого? Я вообще считаю, что будущее принадлежит рассказчикам историй…
Рене раздумывает, теребя нож, а потом спрашивает:
– Вот скажите, Александр, вы, большой знаток Средневековья, слыхали о пророчествах некоего Сальвена де Бьенна?
Ланжевен досадливо морщит лоб.
– Сальвен де Бьенн? Нет, никогда о таком не слыхал. А что?
Приятно хотя бы раз назвать имя, которое для него – пустой звук.
– Один знакомый посоветовал мне навести о нем справки. Этот Сальвен де Бьенн – автор текста под названием «Пророчество о пчелах». Там про крестоносца, якобы участвовавшего в штурме Иерусалима в 1099 году и оставившего предсказания будущего вплоть до 2101 года.
– За четыреста пятьдесят лет до Нострадамуса?
– Я нашел в интернете критическую статью, в ней этот текст назван фальшивкой.
– Знакомый, рассказавший тебе об этом средневековом пророчестве, достоин доверия?
– Я знаю его с недавних пор. Совсем недолго, если уж на то пошло, всего несколько дней.
– Он историк?
– Пенсионер, бывший профессор истории.
Рене только-только разошелся, но Александра Ланжевена уже посетила другая мысль.
– Сейчас я познакомлю тебя с коллегами.
К ним подходит молодая невысокая женщина, кареглазая шатенка с рыжей прядью. На ней красная блузка и красные джинсы. Рядом с ней мужчина в коричневом свитере, с густыми, как у Ницше, усами.
Рене сразу его узнает: это он раздавал листовки у входа в Сорбонну в тот день, когда Рене пришел к Ланжевену.
– Знакомься, Мелисса, это Рене Толедано. Рене, это моя дочь Мелисса Ланжевен, а это Бруно Мустье, ее жених. Оба преподают здесь историю.
Бруно протягивает Рене руку.
– Вы – новый лектор, которого привел Александр? Учтите, все уже в курсе этой истории, профсоюзу она не понравилась.
Александр спешит на помощь к Рене.
– Рене Толедано – не абы кто. Когда-то он был моим лучшим аспирантом, написал блестящую диссертацию о Ренессансе. Так что он имеет право на исключительное обращение. Было бы плачевно не найти применения его таланту.
– Это вызов для всех нас, его соперников, – иронизирует Бруно.
Мелисса и Бруно ставят свои подносы на их столик и тоже садятся.
– Дочь увлекается этимологией, как и я, а то и больше, – говорит Александр. – Она хочет понимать происхождение каждого слова. Она думает, что имя человека – ключ к его личности, в какой-то степени программирующий ее поведение.
