– А чего не в школе? – спросил я.
– Загрипповала, – пролепетала она.
Я посмотрел на неё, а потом вопросительно показал на дверь кладовки одними глазами.
– Он там? – шепнул я, очень тихо. – Скажи, и мы его заберём. Он тебе больше не навредит.
Она помотала головой, испугавшись ещё больше. Я молча показал на дверь в санузел, и она кивнула.
Попался, гад.
– Зря в школу не ходишь, – громко сказал я, пройдя внутрь квартиры. – Прогуляешь, а потом…
Якут выглянул из кухни, я показал ему на туалет. Он удивился, но кивнул. Я медленно подошёл туда, убрав руку под куртку и обхватив рукоятку пистолета, и встал у двери.
– Ладно, – очень громко сказал старший опер и протопал мимо туалета, чтобы под его ногами скрипело. – Мы пошли. Барсетки нет, в машине наверное осталась.
– А где ещё-то?! – возмущалась женщина. – Сами потеряли, а на меня валите. Уходите уже, никакого продыху от вас…
– Идём, идём мы… Пашка, давай!
Я взялся за ручку двери и с силой дёрнул её на себя. Шпингалет не выдержал, а державшийся с той стороны Дружинин выпал вперёд и растянулся на полу.
Я напрыгнул на него сверху, а с другой стороны налетел Якут, и мы заломили ему руки.
– А-а-а! – завопил Дружинин, короткостриженный плюгавый мужичок под сорок в грязной майке. – А-а-а! Мусора легавые, падлы! Вы чё творите, волки позорные! А, пусти, больно! А-а-а!
В голосе слышались гнусавые блатные интонации. Плечи у него были густо покрыты тюремными татуировками, партаками, будто он там был авторитетом, хотя сидел простым ворюгой.
– А это чё? – Якут показал на обрез, упавший на грязный линолеум. – Откуда? На охоту собрался? На кого?
– Пусти его! – Галина склонилась над Якутом и начала отчаянно шлёпать его по спине двумя ладонями. – Пусти его! Пусти!
А дочка убежала в спальню, чтобы не видеть ничего.
Дружинин извивался как уж, но я держал. Получилось. Мне уже не придётся видеть, как умирает друг, этого не случилось.
У меня получилось. А если получилось с этим, получится и с другим. Теперь я это знаю.
– Потащили его, Пашка, – сказал Якут. – Увезём к нам, вопросики к нему имеются…
* * *
Под сильный скрип тормозов служебная машина остановилась у отдела милиции, рядом со стоящим там белым москвичом 412-й модели.
Очень хорошо знакомая мне машина. На мгновение я даже опешил. Но это он. Из москвича вышел мужик с морщинистым лицом, одетый в кожанку, среднего роста, но крепкий. Он нас узнал, помахал нам широкой ладонью и закурил, потом махнул рукой, показывая, что хочет со мной поговорить.
– О, Лёха Васильев, – сказал Якут. – Тебя ищет, Пашка. Ладно, поговори, а мы сами дотащим, никуда он не денется.
Он открыл дверь и выкрикнул, глядя на здание:
– Васька! Помоги мне!
На втором этаже в открытое окно высунулся высокий мужик под полтинник, с красным лицом и пышными рыжими усами. Это был опер Устинов. Шутник и балагур в звании капитана.
– Ща, погодь, Андрюха! – пробасил он из окна. – Иду!
А я вышел из машины, убедившись, что сидящий рядом Дружинин не сможет сделать ничего дурного. И отец, стоящий у москвича, шагнул ко мне навстречу.
Я уже вымахал выше его на голову, но он был шире в плечах. Говорил он медленно, спокойно, будто всегда обдумывал каждое слово. В руке держал сигарету без фильтра, всегда курил «Приму», только с получки покупал что-то чуть подороже.
Даже не знаю, что сказать. Это странное ощущение, ведь я не видел очень долго. И думал, что никогда не увижу. А отец заметил, что я какой-то не такой, как обычно.
