– Кого-кого? – переспросила нянечка и просунула голову в маленькое окошко, – повторите-ка ещё, что-то вас совсем не слышно.
– Ни-коль-ску-ю!
– Да разве у нас есть такая? Вот Максимова, знаю, есть, в третьей общей, а вот… как этого?
– Никольская Лиза, мне сказали, что у вас, что её на скорой…
Нянечка просунулась обратно, задумалась, с головы до ног оглядывая стоящую перед ней женщину, и вдруг как озарилась:
– Ах, Лизу! Смеральду нашу… то-то! К ней же никто не ходит. А вы не сестра? Что-то с лица похожи.
Нянечка – невысокая и нескладная, как старый бабушкин сундук, однако резвая на своих коротеньких кривоватых ножках – впустила женщину в приёмную для посетителей, где стоял обтянутый чёрной кожей, похожий на гроб диван и два таких же мрачных кресла, а сама скрылась за белой массивной дверью. Дверь захлопнулась глухо, будто навсегда. За ней – тишина. Женщина сняла перчатки, поправила воротник и волосы, выбившиеся из-под белой вязаной шапочки. Движения её были скоры и суетливы, как будто она боялась, что вот-вот появится кто-то, застанет врасплох, но никто не шёл, и белая дверь по-прежнему оставалась закрытой.
Из записок доктора: «Всю свою сознательную жизнь я искал длительных циклов, дальних целей, деятельности, стимулы которой лежат во мне самом, а не во внешнем мире. Эти поиски выражались и в хобби – занятия альпинизмом; теория медицины, программирование, исследования природы гениальности; цвет и свет – психологическое влияние, мистический и символический смысл, наконец, цветотерапия – как практический метод. Человек живёт и действует только собственными стимулами, даже когда жертвует жизнью для других. Он не может иначе. Он будет несчастен, если иначе. Несчастен до несовместимости с жизнью. Поскольку…»
В дверь постучали.
– Да-да!
– Владимир Николаевич!
– Что там?
– Пришли к этой… к Лизавете-то.
Через минуту посетительница уже сидела в кабинете главврача.
– Ну, как вас зовут?
– Оля… Ольга Александровна.
– Я вас, Ольга Александровна, старше порядком, так что, если не возражаете, то будьте просто Оля, согласны?
Она кивнула, с некоторым удивлением разглядывая сидящего перед ней мужчину в белом халате. Седой, в очках, а такой красавец! Она улыбнулась, свободнее располагаясь в удобном кресте и уже не жалея о предпринятом путешествии.
– Так. А кем вы ей приходитесь?
– Лизе? Подруги. Вернее, раньше были. Я её давно не видела.
– Как давно?
– Ну-у, – Ольга сморщила лоб и принялась водить по нему пальцем как-то по-детски и довольно беспомощно. Доктор видел, что она просто не может сосредоточиться, и решил помочь.
– Пять лет, вот сколько, – тут же выпалила Оля и удивлённо взглянула на доктора. Тот рылся в бумагах.
– Да? А что же вы теперь надумали… Простите, сколько вам лет?
– Мне? Двадцать семь… двадцать восемь!
– А Лизе?
– Тоже около этого, она немного помладше.
– Ясно. Что же вы – пять лет не виделись, а теперь решили посетить? И как вы узнали…
– Она мне записку прислала. А что с ней? Что-нибудь серьёзное?
– Оля, – Владимир Николаевич снял очки. Большие карие глаза в окружении сеточки морщин смотрели не строго, но со значением.
