После короткого обсуждения один из мужчин – даже издалека я разглядел, что это был рослый проводник, возможно Сэмюэл, – побежал обратно к поезду. Трое его спутников пошли дальше. Когда они подошли ближе, стало видно, кто это: кондуктор, машинист и Берл Локхарт.
– Если хоть один из вашей банды даже шагнет в сторону поезда, не успеете оглянуться, как получите дырку в голову! – заорал Локхарт, вытаскивая револьвер 44-го калибра и взводя курок.
– Нет здесь никакой банды, мистер Кустос! – прокричал я в ответ. – Только два парня с головами и один без. И все безоружные!
Кондуктор, крупный мужчина, так размахивал руками во время ходьбы, что выглядел как несущийся вперед паровоз, готовый смести с пути любого.
– Кто из вас дернул сигнальный шнур? – рявкнул он.
– Я, – спокойно ответил Густав. – Потому что увидел тело. – Он кивнул на мертвеца. – Вот это вот тело, что лежит у путей. И голову тоже видел. Она вылетела из-под поезда и ускакала бог знает куда.
– Ой, – смутился Локхарт, остановившись вместе со спутниками за несколько ярдов до нас, и опустил револьвер, – так это вы.
Помимо худших в мире фальшивых усов, у старого пинкертона, судя по всему, вдобавок были еще и глаза не очень.
– Ты знаешь этих людей, Локхарт? – спросил кондуктор.
Мы со Старым переглянулись: стало быть, Локхарт уже не был инкогнито.
– Парочка ковбоев, – ответил старый сыщик. – Хотят стать полицейскими.
– Мы, – объявил Густав кондуктору, доставая свою бляху, – агенты железнодорожной полиции Южно-Тихоокеанской железной дороги.
Братец явно надеялся добиться таким образом определенного уважения. Но вместо этого кондуктор лишь закатил глаза.
– Опять эти фокусы Кроу! – простонал он. – А я-то думал, откуда у этих оборванцев деньги на «Тихоокеанский экспресс».
Машиниста откровение брата впечатлило ничуть не больше.
– Дерьмо, – бросил он и, наклонившись, сплюнул на землю, как раз когда появился Сэмюэл с двумя зажженными фонарями.
– Филеры, – пояснил кондуктор, мотнув головой в нашу сторону.
– Ну-ну, – скупо проронил Сэмюэл. Если у него и было свое мнение о железнодорожной полиции, то он оставил его при себе.
Густав взял один из фонарей, и мы вместе стали осматривать песок и пучки травы к северу от путей, пока Локхарт, Сэмюэл и кондуктор шли по южной стороне. Машинист остался стоять на насыпи, недовольно ворча, пока остальные, свесив головы, медленно удалялись от него.
– Я ничего из кабины не видел. Должно быть, мужик на путях лежал. Если он был жив, когда мы на него наехали, ну… – Машинист снова сплюнул, для чего ему пришлось податься довольно далеко вперед, чтобы табачная слюна не попала на выдающееся брюхо. – …Да пошел он. Хочется умереть, так бросься с обрыва и не утруждай никого собой. А может, бродяга ехал на сцепке или под вагоном. Соскользнул и упал. Если так… – Он сплюнул еще раз. – Поделом ублюдку безмозглому.
Все это бессердечное ворчание в буквальном смысле на расстоянии плевка от человеческих останков вывело меня из себя, и я уже собирался обернуться и поинтересоваться, кто это здесь ублюдок безмозглый, но тут Густав указал на невысокие заросли кустарника слева от нас:
– Там.
Он поднял фонарь повыше, и тени вокруг нас сдвинулись и укоротились, открыв нечто круглое и мокрое впереди.
– Нашли! – крикнул я.
Сэмюэл, Локхарт и кондуктор пересекли насыпь и подошли к нам, а Старый присел на корточки и поднес фонарь поближе. Голова лежала, уткнувшись лицом в песок, и можно было различить лишь черные вьющиеся волосы, местами содранные вместе с кожей и открывающие блестящую кость и мозги. Густав протянул руку, перевернул голову, и нам открылось лицо усача с выпученными глазами и широко открытым, словно от удивления, ртом.
