Густав заглянул внутрь. Чем-то тут пахнет, но не понятно чем именно. Летними днями она пока не прогрелась. Окошко открыто и занавешено плотными шторами, которые время от времени колыхались, подталкивая лощёный журнал на тумбочке. Места в ней отнюдь не так много, но чисто. На кровати сидел тот самый – седоватый человек, толкнувший его в коридоре штаба и почему-то спорящий с майором. Он крутил в руках какую-то штуку. Человек глянул на Густава и проговорил:
– Что стоишь как пришитый к ковру? Заходи… Наслышан уже о тебе.
«Не очень-то он обрадованный, нервный к вечеру, – заметил Густав. – Я к нему сам вообще-то не напрашивался. Придётся потерпеть».
Он поставил сумку у кровати, расстегнул замки. Достал пакеты с завернутыми в них бутербродами, бутылку виски, банку маринованной моркови. Положив закуску на тумбочку, поставив бутылку, Густав сел на кровать. Пружины скрипнули, спинки кровати качнулись.
– Густав, – протянул он ладонь соседу, посмотрев в глаза.
– Сафон, – проговорил седой, отложил камеру в сторону и пожал руку Густава.
Открыв тумбочку, достал стаканы, откупорил бутылку и разлил алкоголь.
– Будем знакомы, – сказал Сафон, брякнул стаканом о стакан Густава и выпил.
Помещение только для двоих. Холодильник, стеллаж с тремя полками. На нём рюкзаки, одежда, пластмассовый ящик. На вешалке прорезиненный плащ, куртка. В углу квадратный стол, под ним табурет, на столе чайник. Между шторами и стеной бил солнечный луч, заходящего солнца. Батарея отопления под окошком. Ни ковров, ни картин. Гостиничный номер без привилегий. Хорошо то, что душевая не на улице и не общая, а в помещении.
Густав распаковывал вещи, допил виски из стакана, зажевал бутерброд. Сафон отогнул краешек шторы и молча посмотрел в окно. Разговор не вязался и Густав мучить расспросами соседа не стал.
«Хмурый он какой-то», – думал он.
С учетом того, где он и кто, не только можно понять человека, но и вскользь осмотрев местную обстановку, почувствовать некое колючее ощущение, сродное с посещением зубного врача. Под ухом жужжит. Мозг пульсирует от боли и хочется побыстрей избавиться от неё. Так и здесь. Что-то пульсирует, но не знаешь что. Оно рядом, на плацу, в штабе.
Густав зашёл в душевую. Открыл краны.
«Хм! Вода горячая!», – обрадовался он и стал раздеваться.
Помылся и побрился. Избавился от дорожной пылищи. Завтра получит форму, удостоверение и просмотрит должностные инструкции, выслушает инструктаж.
«Услышать бы этот самый инструктаж от Сафона. Сосед о ком-то грустит или вспоминает, сейчас ему не до меня. Похоже, думает, подхожу ли я ему в напарники. Первый же вызов покажет, а каким он будет, не знает никто. Ни Сафон, не майор, ни я, – размышлял в душевой Густав. – Показать, что и где находится, Сафон покажет, коль майору обещал. Это так… Грубыми словами до поры и до времени не обложит, но если по каким-то причинам пополнение придётся ему не по нраву – прости, мол, Покрывалов… не судьба! Новичку в подразделение не место, подыщи для него что-нибудь подходящее и безопасное. Но я то не новичок и мне уже здесь нравится».
Куда податься Густав собственно не выбирал. Предложил командир. Неделя до конца контракта. Выпал ему жребий, чего уж теперь. Не до эгоистичных целей, уюта и сомнительного будущего.
– Как там? – спросил ротный, вызвав к себе.
– Плохо, – ответил Густав.
– Что дальше делать будешь, чем займёшься?
