– Зачем столько строить, когда не умеют жить? – спрашивал он себя, спускаясь по лестнице. – Семь, восемь, сто двадцать восемь этажей! Сбиваются в кучу, как муравьи, и устраивают муравейник, копошатся, копошатся, бегают с этажа на этаж с умным видом, надувают щеки, а толку – ноль. Хотя, почему ноль? Бюджет-то освоен, зарплаты и премии выплачены, коэффициенты растут, графики плодятся – благодать. «Хех, – иронично крякнул профессор, живо представляя себе эту картину, – и еще умудряемся кого-то выучить. Или вымучить? Давно нужно признать, что, если убрать студентов, то станет еще лучше: система не будет отвлекаться от работы, больше публикаций – больше планов и отчетов по ним».
На шестом этаже Громову предстояло повернуть налево и пройти по длинному коридору соседнего бокового крыла (в противоположном, самом дальнем углу, в небольшом помещении бывшей кладовой, ему великодушно позволили разместить своих «подопечных»: пару десятков кроликов, любезно согласившихся потрудиться на благо науки). Он кивком поприветствовал пару сотрудников, прошедших в другой части лифтового холла, и уже было свернул в нужном направлении, как вдруг в одной из дверей появился человек, с которым профессору меньше всего хотелось сейчас встретиться. Это был Илья Петрович Колымако – заместитель директора Института. Серый кардинал, наводящий обо всех справки и устанавливающий собственные порядки везде, куда только дотягивался длинный нос этого интригана. Внешности он был довольно внушительной: выше среднего рост, крепкая и плотная комплекция. Категорически опрятен. Ходил он всегда, заложив руки за спину и подав голову немного вперед, словно проводил ревизию и взглядом из-под густых бровей пытался вас просканировать или припомнить ваш последний промах. Говорил он, немного затягивая слова, как бы придавая им особый вес. Разговор начинал всегда с себя, вернее, с очередного своего «открытия», которое, конечно, было о вашем последнем «упущении». Брал снисходительный тон, чем сразу ставил собеседника в неловкое и зависимое положение, вынуждал оправдываться и скорее соглашаться выполнить еще какое-нибудь нелепое поручение или «просьбу», лишь бы отделаться от этого «паука». Мнения о себе он был самого наивысочайшего и, по его собственным словам, давно бы получил «нобелевскую», если бы не исполнял священную обязанность – «спасение Института от различных лодырей и проходимцев». В общем, это был настоящий чистокровный нарцисс.
Но, хвала богам, нарциссы хоть и манипуляторы, однако не очень глубоки. Так что достаточно умный человек спокойно избегает сетей, ими неустанно расставляемых, что, в свою очередь, немало оберегает человечество от подобных козней.
– На ловца и зверь бежит! – с места в карьер пустился Илья Петрович обрабатывать профессора. – Что же это Вы, Виктор Иванович, наделали делов, а теперь скрываетесь?
Он уже подошел к профессору и подал ему руку, причем таким движением, которым подают руку студенту, когда вручают грамоту.
«Ах, ты, сволочь недалекая, все выпендриваешься?!» – подумал Громов. Он краем глаза взглянул на длинный коридор слева и понял, что придется идти в сопровождении зама. И, конечно, то, что разговор с директором будет в присутствии этого… деятеля, можно было не сомневаться.
– Работы много, Илья Петрович, – ответил профессор, пожав руку и сделав вид, что не заметил упрека. Они двинулись по коридору.
