Я забеспокоился.
– А что? На самом деле высокое давление?
Машка успокаивающе покачала головой.
– Да нет. Пустяки. Сто сорок на сто. У моей мамы почти всегда такое и не снижается, и хоть бы что. Чувствует себя совершенно здоровой, а ей уже 64. Наверно, доктора перестраховываются.
Или «бабки» накручивают, подумал я, но вслух произнес:
– Слушай, Машенция. Раз приехали, то дело надо доводить до конца. Врачи лучше нас понимают в своем деле. Если говорят, что давление необходимо стабилизировать, значит, надо их слушаться.
Машка нервно засуетилась.
– Родь! А я ведь ничего не приготовила, чтобы в больнице оставаться. Подружки сказали, что быстро это, и через несколько часов домой отпускают. У меня ни зубной щетки нет, ни прокладок.
Я засмеялся. Мне от того, что аборт отложили, почему-то стало легче. Да и вообще хорошо, что нашлось какое-то занятие. Типа сгонять ей за шмотками. Все-таки какое-никакое дело. Отвлекусь, глядишь, от мыслей дурацких.
– Ерунда, Машенция. Ты мне списочек напиши, я съезжу и барахло привезу, а заодно и соки какие-нибудь, фрукты. Ты только скажи.
В итоге Машка осталась в отделении, а я, притащив ей вещей и еды, которых могло бы хватить на неделю, вернулся домой.
На душе было муторно. Было неприятное ощущение, что я что-то сделал не так, а содеянного не вернешь. Я тупо смотрел телевизор и, почти ничем не закусывая, пил водку. Мне несколько раз звонила Машка и говорила, что у нее все хорошо. Но ее фальшиво бодренький тон разрывал мое сердце. Наверно, я много выпил, потому что мне захотелось плакать. Я кое-как перекантовался, ворочаясь на диване, до утра, а потом стал названивать Машке. Она сказала, что давление улучшилось, и аборт будут делать во второй половине дня. В этот день я был не очень занят на работе и из-за Машки отпросился пораньше. К моему удивлению, она была дома. Маша была бледна, а под глазами отчетливо виднелись синие круги.
– Ты что, сбежала из больницы? – удивленно спросил я. – Разве тебе не надо было еще понаблюдаться, особенно при твоем давлении?
Машка как-то затравленно на меня посмотрела. В ее глазах попеременно отражались то отчаяние, то решимость. А потом ее как будто прорвало.
– Родик! Ты понимаешь, – заговорила она, – я просто не смогла это сделать. Я честно все время уговаривала себя, что поступаю правильно. Что в моем животе пока находится не ребенок, а только аморфный комок биологический ткани. Что так будет лучше для всех. И для тебя, и для меня. Я подписала все бумаги. Меня уже привезли в операционную и собирались сделать обезболивающий укол, но я не дала. Не дала, и все… Планировала я это или нет, но бог дал мне шанс родить человека, моего ребенка, и я оказалась не готова от него отказаться. Да и вообще, кто знает, смогла бы я после аборта забеременеть вновь?
Она всхлипнула и на какое-то время замолчала.
– Ты даже не представляешь, – снова заговорила она, – как они все там вдруг засуетились и начали меня уговаривать не отказываться и даже пугать тем, что уплаченные деньги возврату не подлежат. Так, по мне, засунули бы они их себе в одно место.
Деньги вообще-то были мои, но кто считает, подумал я. Мне и на самом деле было на них наплевать. Не та эта сумма, ради которой я бы стал бодаться. Но при всем моем нежном и терпеливом отношении к Машке, меня очень смущала перспектива стать отцом. Это совсем не входило в мои планы. Мне было хорошо и удобно с ней, хотя я уже начал видеть в нашем союзе ущемление своей свободы и прав. Признаю, она – чудесная баба, но не моя. Не моя, и точка. Я ей не мешаю и ни в малейшей степени не контролирую ее жизнь вне пределов моей квартиры. Я не собираюсь это делать и впредь, но в ответ требую уважать мои интересы, в которые не входят памперсы и плач по ночам.
