…А потом с НИМ простятся навеки, в значении – навсегда. И закроется крышка гроба, навсегда погружая во тьму облагороженное посмертной косметикой лицо человека, который восемьдесят часов назад был вместе с нами. Пепел будет развеян на холме над рекой, в соответствии с ЕГО волей, последней…
Но поминки перетерпеть невозможно, давление восемьдесят на сорок, никакие уколы не помогают, необходимо лежать. Каждому нормальному человеку необходимо в таком состоянии лежать. В опустевшей квартире на Никольской, рядом с тумбочкой с медикаментами. Может быть, хотя бы за это ее не осудят? Другим сходят с рук куда большие прегрешения, ей не прощается никогда… Лишь по счастливой случайности, эти снимки не расползлись по липкой паутине интернета…
Четверг, 9 июня 2005 г. Арсений
Глава 6. Я всех выслушиваю, но никому не верю
Сколько лет практикую, а так и не научился отстраненному общению с женщинами. Знаю, что должен быть сдержан и объективен. Подобно Эркюлю Пуаро, безразличен к влиянию эмоций, отключающих «серые клеточки».
Не то, чтобы я влюблялся, пламенно и навеки. И не то, чтоб на фоне влюбленности забывал, с какой стати мы встретились, и что от меня ей нужно. Мысли движутся неуклонно в заданном направлении, отрабатывают гонорар, желания не выходят за границы наивного платонизма. Никто не упрекнет детектива в посягательстве на честь и свободное время доверившихся мне дам.
Но я очаровываюсь. Я стараюсь понять человека, который пришел к юристу (ну не ко мне же лично!) со своими большими проблемами. И вдруг понимаю, что любуюсь ею. Наитие затягивает, я все меньше сопротивляюсь, я как будто плыву в магнетизме ее слов, ее шарма, ее плоти…
Увлечение неизбежно. Я знаю, что маневрирую на лезвии принудительной вежливости. Уверен, что только конкретные, официальные отношения, которые я себе позволяю, не позволяют ей видеть большее, задумываться о большем или отвергать большее.
И все-таки, не могу отказаться от новой влюбленности. Общение с этой женщиной приносит мне наслаждение.
– Добрый день, Арсений Петрович!
Я рада вас видеть. Занимайте любое кресло, располагайтесь поудобнее. Чай, кофе, коньяк, виски? Вода со льдом?
Беркутов прошел в гостиную, выполненную в стиле Людовика ХIV. Голубые обои с золотыми виньетками, тяжелая парча штор, изощренная мебель из красного дерева на изогнутых ножках, и манящие перси юной толстушки на темном фоне испещренного патиной полотна.
– Чай со льдом и немного печенья, если можно. Хотя, в подобном интерьере было б куда уместнее откушать запеченного фазана, начиненного рябчиками и фруктами.
Клава едва улыбнулась:
– С дичью в стране напряженка, а печенье и фрукты могу принести. На случай, если наша встреча затянется, на кухне еще много продуктов.
И вышла в означенное хранилище, оставив по себе едва уловимый аромат парижских роз. Детектив вытянул ноги. Не женщина, а загадка! Красавицей не назовешь, а, заманивает, затягивает. Ну скажите, кого может привлечь строгий синий костюм, скрывающий тонкие колени, стянутые на затылке волосы, бледное, чуть подкрашенное лицо, освещаемое неоном неправдоподобных глаз? И тонкие пальцы в кольцах, теребящие край жакета? И пугливый лихорадочный румянец, пробивающийся на скулах? Ходит, будто получила аристократическое воспитание – линейкой по спине. Великолепная посадка головы, спутница непомерной гордыни. И мимолетная жалобная улыбка, будто умоляющая не судить строго, понять и помочь.
