Иногда, когда он, уставший, засыпал после работы, Николь устраивалась рядом с ним. Проснувшись, она чувствовала его неподвижную напряжённость, смутное подрагивание внутри Джефа, ощущавшееся, если приложить к нему руку. Это было непонятно. Спрашивать Джефа, что с ним, было бесполезно, она в ответ неизменно получала: "всё хорошо", или "всё в порядке" с разными вариациями и огромное количество информации, которая для неё ничего не проясняла. Можно было попробовать спросить маму, но не хотелось. Было просто неприятно, что кто-то станет рассуждать о их с Джефом отношениях, даже мама. Она и Нору спросить об этом не могла: Нора расскажет Стиву. Стив ещё брякнет Джефу, нет!
Дни Адвента летели один за одним, наполненые наблюдениями, сомнениями и учёбой для Николь.
Джеф был всё время занят: то переездом, то его загружали чем-то ребята, то он писал статьи или рефераты для Николь, если она не успевала. Ей казалось, что сама жизнь своей каждодневной суетой осторожно растаскивает их с Джефом чуть ли не на разные полюсы Земли. Это тем более тяжело было выдержать после целого, совместно проведённого, месяца в госпитале. Там ни работа, ни люди не отнимали Джефа у неё.
Их обоюдная открытость не изчезла. Если Николь спрашивала Джефа что с ним, он честно описывал своё состояние, погрязая в подробностях: жарко, тяжело дышать, голова как ватная, есть желание чего-нибудь попить, хочется движения. Всё это обозначало только одно – он хотел уйти от ответа. Сохранить что-то в тайне от неё, не признаваться в истинной причине своего напряжения. Случайную подсказку для понимания поведения Джефа она нашла в рассказе Лоры, когда та жаловалась, что иногда Джеф отчитывается, как именно он побрил правую щеку, сколько секунд завязывал галстук или потратил на шнуровку ботинок, на сколько кусочков порезал три картофелины для пюре. Лора сказала, что единственное, что она тогда может сделать – это бросить трубку и перезвонить Майку, чтобы узнать как в действительности дела у Джефа. И добавила при этом:
– Как ты только его терпишь, этого неуловимого сухаря?
Он ничуть не казался Николь сухарём. Напротив. С ним всегда было интересно. Он был очень мягким в обращении с ней, ласковым и весёлым. Нельзя, правда, сказать, что при этом он позволял делать всё. Нет, кто-кто, а Джеф-то уж точно мог выразить такое неудовольствие одним взглядом, что тут же отпадало желание делать то, что им не поощрялось. Точно так же он умел настоять на том, что, как он считал, должно быть сделано. Обычно это касалось каких-то дел внешнего мира. Тут же, у них внутри, был словно аквариум нежности. И Николь плавая в нём, чувствовала себя прекрасно, даже при всём своём беспокойстве.
Она не умела с такой чёткостью давать определения своим собственным ощущениям, как умел это Джеф и довольно часто на его вопросы отвечала просто: "не знаю". Проходило немало времени пока Джефу удавалось выяснить, какое внутреннее состояние вызвало ту или иную её реакцию. Но такие же беседы проводить с ним у Николь не получалось. Ей оставалось только наблюдать за ним и довольствоваться теми ответами, которые он ей давал. К счастью, ответы его всегда были откровенны. И Николь, размышляя, приходила к выводу, что сейчас их отношения не имеют продолжения, вернее, просто являются незавершёнными.
То духовное родство, присутствующее между ними, сближало их настолько, что это заставляло её ожидать подтверждения от Джефа, что он чувствует то же, что и она. Он молчал, хотя Николь ясно ощущала движения его души, пусть он ничего о них и не говорил. Её мучила потребность растворения в нём, а это было невозможно при его молчании. Ей уже было недостаточно его поцелуев, мало прикосновений во время массажа или когда он держал её за руку. Ей хотелось, чтобы он обнял её и не отпускал. В сущности Николь и сама не знала, чего бы ей хотелось. Это смутное неоформленное томление было на грани переносимости, просто так жизненноважно для неё было, чтобы он был ещё ближе. Но как только появлялся намёк на такое сближение, Джеф сбегал. Он тут же неуловимо отдалялся, находил для них другие занятия. Николь это нервировало и злило.
