Почему здесь вдоль дороги столько мусора? Какие-то пустые пакеты, бутылки, банки, бумаги, коробки. Когда автобус огибал аэропорт, Джефу было видно местную "башню" и ему вдруг захотелось туда попасть. Посмотреть, как там работает народ. Он, морщась, прижал стекло пальцем, до того надоело его дребезжание, особенно усиливающееся на погрешностях асфальта и грунтовых участках. Так и кажется – вот стекло, наконец, треснет до конца и вывалится. Ветер медленно кружил тучи пыли, заставляя жмурить глаза прохожих и нещадно трепля их одежду. Тоненько пищал, проникая в щелястые окна. Лучи солнца ярко выделялись в пылевой взвеси на резиновом автобусном полу. Чем тут приходится дышать? Джеф вскидывал глаза на своих невольных сострадальцев. Они ехали. Не обращая внимания на такие мелочи. Не переживая о ветре. Не глядя по сторонам. Видимо, следовали старой истине: лучше плохо ехать, чем хорошо идти.
Когда ему объясняли дорогу, говорили: "О, это недалеко! Совсем рядом. Всего несколько остановок". О, эти испанские восторги!: судя по длине перегонов, Джеф смог понять, что здесь в иных случаях действительно – уж лучше плохо ехать. Он пожалел, что не взял напрокат машину. Тогда у него был бы воздух. Не совсем же он неграмотный, разобрался бы в карте как-нибудь. И тут же ему стало ясно, почему он не взял машину. Ники сравнила его путешествие с паломничеством. Все её рассказы о паломничествах сводились к простой истине: паломничество – это не просто передвижение к какому-то священному месту для поклонения. Паломничество – добровольное лишение себя каких-то удобств ради более высокой цели, жертва. Ему просто хотелось понять её, нужно было почувствовать на собственной шкуре, что она имела в виду. Странное ощущение. К лишениям Джеф привык и они его ничуть не смущали. Но определить ЦЕЛЬ оказалось непросто. Он мог принять как цель стремление помочь конкретному Теду. Но воспринимать как цель своё собственное духовное возрастание – нет. Что за чушь? Ради чего? Вот она, проблема любви к себе и людям, так и высовывается из каждой ситуации.
Он отбросил на некоторое время эти размышления, отдавшись созерцанию этих самых людей вокруг. Больше всего его поражали дети. Шустрые, маленькие, чёрные от солнца, худые и неуловимые – они так и притягивали взгляд. Напротив него сидел отец, с девочкой на коленях. Джеф понятия не имел, сколько ей было лет. Вот в чём он не разбирался совершенно, так это в детском возрасте. Малышка соскочила с колен, отец позвал её, она вернулась. Когда отец пытался её водворить на свои колени назад, она уворачивалась и смеялась. Автобус покачивался и девочка покачивалась тоже. Однажды она едва не упала, но Джеф поймал её, поскольку она была близко к нему, чем заслужил доброжелательный взгляд её отца. Она всё прыгала и смеялась, и так-таки шлёпнулась, упрыгав в конец салона. Отец окликнул её и, когда она пришла, рыдая, вытер ей глаза, может чуть грубовато, но достаточно нежно. Нельзя сказать, что его платок был снежно бел, но всё же почти чистый.
Закончилась эта маленькая сценка разговорами. Они, дружно устроившись друг против друга, беседовали на такой торабарщине, которую Джеф понять со своими ещё школьными знаниями был просто не в состоянии. Человек был без руки и обнимал прыгающую на его коленяжх девочку и весело смеялся, когда она попадала малюсеньким пальцем ему в нос. Нельзя сказать, что этот человек был очень молод, рядом сидела его жена с усталым и грустным лицом. Но девочка была весела, хоть и худовата. Впрочем, сколько ни оглядывал Джеф людей, попадающих в поле его зрения, он не видел здесь толстых в таком количестве как дома. Наверное тут таких не было вообще. Судя по выжженой растительности, тут тает всё, что угодно – под непримиримым солнцем.
