– Не положено, господин Ахмед! Хотите пить?
И капнула ему в рот губкой, пропитанной противной тепловатой водой, измерила давление, пульс и подсоединила к капельнице. Забытье чередовалось с пробуждением, и он потерял счёт времени.
Потом, во время перевязки, Ахмеду показали огромный, на полживота, уродливый красно-синюшный шрам на правом боку, от вида которого он чуть не потерял сознание. Но странные доктора тыкали в шрам пальцами и находили его состояние удовлетворительным, хоть чувствовал он себя из рук вон плохо. Отпоив пациента успокоительным, его перевезли из реанимации в палату, похожую на номер-люкс. Пару раз к нему заходил уже другой доктор, представившийся: «Я ваш палатный врач, господин Ахмед…» Он скороговоркой назвал какое-то двойное имя, которое Ахмед, разумеется, не запомнил. Доктор болезненно тыкал в бок, и Ахмед окончательно понял: плохи его дела, хоть врач не выказал ни малейшего беспокойства, а только удовлетворённо кивнул, мол заживает как положено, что-то отметил в своём блокноте, пожелал скорейшего выздоровления, улыбнулся дежурной холодной улыбкой и вышел из палаты. «Конечно. Я тебе не сын и не зять… Чего тебе беспокоиться обо мне?» – зло подумал Ахмед, и его охватила паника. «Где хабибти? Бросила меня!» Потом были опять уколы, капельница и снова уколы… Однако боль не проходила, иногда сильно дёргало в боку. «А вдруг я помру здесь, на чужбине…» – пришла в голову страшная мысль. Надо было что-то предпринять, спасать себя. «Спрайт» – его единственное спасение. Ахмед, как и большинство его соотечественников, «Спрайт» считал волшебным лечебным напитком, лекарством от всех хворей. Стоило прихватить животу – выпьешь пару стаканов этой магической газировки, и боль как рукой снимало. И вкусно, и полезно… Или головную боль снимало моментально.
Одинаково хорош был этот напиток как при кишечных расстройствах, так и при запорах. Вот как убедить в этом упрямых докторов-чужестранцев?! Суматошной Валерии изложить свою просьбу он не решился: ещё слишком слаб и измотан после операции, чтобы вступать с этой нервной женщиной в словесную перепалку, где всегда побеждает она.
И он нашёл выход.
Нянечка… он её заприметил ещё с самого первого дня пребывания здесь. Очень молоденькая, беленькая и хорошенькая, в теле, всё как он любит, девушка, при одном лишь взгляде на которую в Ахмеде во всю свою мощь оживало и рвалось наружу его мужское естество… плоть предательски вздымалась, и её сложно было усмирить…
Девушка эта мыла полы в больничных коридорах и в палатах, а также разносила еду лежачим. Вот кто принесёт ему живительный напиток! Девушка откликнулась на просьбу, правда, не сразу, чуть покривлялась поначалу. Он лежал беспомощный, стонущий, когда она вошла в палату со шваброй и ведром.
Как только она приблизилась к его кровати, чтобы помыть пол, он слегка коснулся её руки, взглянул на неё снизу вверх своими бездонными страдальческими глазами, мгновенно вызвавшими яркий румянец на её пухлых щёчках с ямочками, и умоляюще попросил «Спрайта».
– «Спрайт»??? Вы что, господин Ахмед… вам нельзя! У вас была операция. Нужна строгая диета… – начала было отнекиваться нянечка.
Но он сжал руку девушки крепче и буквально испепелил её, как умел это делать, своим особым взглядом, произнеся с сильно заметным восточным акцентом:
– «Спрайта»… И пусть это останется нашей тайной, – своим неповторимым бархатом голоса, сражающим наповал весь женский род.
