— Спасибо, что так быстро откликнулись.
Мы прошли в кабинет, удобно расположились за столом, передо мной появилась новая чашка с кофе. Благодарно кивнув незаметной секретарше, я моментально о ней забыл. Повернулся к Боровицкому, перевёл дыхание и медленно, отчётливо сказал:
— Хочу развестись с женой.
Тот молчал, ожидая подробностей. А я задумался: что сказать? Правду, конечно. Придётся её потом на суде говорить. Вдруг Настю начнут вызывать? От этой мысли в жар бросило.
— Она мне изменила и исчезла.
— Как давно? — деловито спросил Боровицкий, шустро делая пометки в большом блокноте с золотым тиснением. Надо же, не думал, что такими кто-то ещё пользуется, давно на планшеты перешли.
— Три года назад.
— И за это время ни разу не объявлялась?
— Я не видел. С дочерью виделась несколько раз, иногда ей звонит.
— Сколько дочери лет?
Вопросы вылетали, как пулемётная очередь, безжалостные и стремительные. Били прямо в цель, заставляя вытаскивать наружу всё, что предпочёл бы забыть. Когда Боровицкий замолчал, я потянулся к кофе, замечая, что руки слегка подрагивают. Давно меня так не потрошили.
— Вы не заключали брачный договор, значит, всё имущество будет поделено пополам. Но, — он поднял палец, на котором блеснул перстень, — если сможем доказать, что она фактически не являлась вашей женой последние три года, получится отделаться малой кровью.
— Какой кровью? — усмехнулся я. — У неё своего имущества полно, дочь не нужна.
— Хотите лишить её родительских прав?
— Хочу. — Я даже вперёд подался, упёрся локтями в колени. — Хочу, но не могу, Настю жалко. Она не заслужила. Если мать захочет определить время общения, препятствовать не стану.
— Это если мы найдём её. А искать придётся, вы же понимаете? Если бы не было ребёнка, было бы проще, а так только суд.
Это я прекрасно понимал. Мечтал только, чтобы новости в прессу не просочились. Громкий развод может больно ударить по компании. Партнёрам всё равно, а вот конкуренты могут раздуть из мухи слона, вывернуть всё так, что репутация пострадает. Отряхнусь, конечно, не впервой, но снова проходить через это не хочу.
От Боровицкого я уходил, крепко задумавшись над его словами. Будут искать Диану. Не исключено, что найдут, и… Мы снова увидимся. Хочется верить, что уже в суде.
Какая она сейчас? Сильно изменилась? Чем больше об этом думал, тем больше понимал, что образ размылся в голове, а голос давно перестал звучать в ушах. Я почти не помнил, как она выглядит, только детали, мелкие и яркие. Даже улыбка и повадки Дианины, что Насте приписывал, всё же больше дочке принадлежали. Диана постепенно становилась фантомом, и всё, за что я цеплялся — воспоминания о чувствах и эмоциях, которые она мне дарила когда-то. Ключевым здесь было прошедшее время.
Наверное, это поход к адвокату так повлиял — легче дышать стало. Недосказанность давила годами, а тут — впереди замаячила свобода.
Когда вышел из офисного здания не сразу понял, что не так. Поднял глаза — с серого неба сыпалась какая-то мелкая труха, не похожая ни на дождь, ни на морось. До машины идти было недалеко, но пиджак успел намокнуть, а волосы облепили лоб и виски. Машинально поправил их, глядя в зеркало заднего вида, прикинул, сколько до дома добираться, покосился на папку с проектными декларациями, которые надо просмотреть и утвердить до послезавтра. Надо сказать Кристине, чтобы оставила окно на двадцать шестое — у Насти спектакль, вечерами только о нём и говорит. «Сказка о попе и о работнике его, Балде», где она будет играть чертёнка. Они с Софьей Львовной увлечённо шили костюм — наотрез отказались готовый покупать.
