– Вот черт! – пробормотала Даша с несвойственной для нее грубостью и отвернулась. – Я все-таки разревелась…
– Ты плачешь, – с сожалением сказал Данил. – Я тебе уже надоел?
Она резко повернулась и схватилась обеими руками за его большое лицо.
– Ну что ты! Не смей так думать! Я не такая… Я… Я ни за что тебя не оставлю.
Когда он опять успокоенно затих на ее плече, Даша устало подумала: «Так вот в чем дело… Все тот же застарелый комплекс. Жизнь положить на то, чтобы не стать такой, как мать. Чтобы мой ребенок никогда не почувствовал того, что всё детство чувствовали мы с сестрой – мы ей не нужны. В ее понятие о счастье мы не входим… Я даже не посмела сделать аборт, чтобы не приблизиться к ней. И чтобы мой не родившийся сын не сравнил нас с того света».
Осторожно переменив позу, потому что плечо опять затекло, Даша провела кончиками пальцев по седеющим волосам, которые трогательно жались к коже.
– Спи, маленький, – шепнула она, с трудом удержав задрожавшие от жалости губы.
Отгоняя сон, который делал ее слабой, Даша смотрела за окно, однако теперь лесное кружево не казалось ей сплетенным рукой самой смерти. Если б усталость не наползала на глаза мутной пленкой, она, возможно, разглядела бы и красоту, которую обнаруживали в смерти сотни людей. Но пока не видела ее.
Само понятие красоты всякий раз вызывало в Дашиной душе протест. Она не считала ее непременным условием высшей гармонии, потому что саму Дашу часто называли красивой, но это так и не принесло ей счастья. И в мужчинах она всегда искала другого… В этом они с сестрой не сходились.
Не дыша она покосилась на голову, оттянувшую ее плечо. Ксеня всегда выбирала лишь того мужчину, на лице которого приятно остановить взгляд.
– Небо теплое…
– Что? Что?
Даша часто моргала спросонья, пытаясь сообразить, чей голос разбудил ее. За целую ночь блуждания между мгновенно улетевшими назад снами она успела забыть, что «усыновила» чужого человека. Данил стоял у окна, спиной к ней, и его большое тело казалось меньше от того, что прямые лучи солнца сжигали его контуры. Услышав Дашин голос, он оглянулся через плечо, и его губы радостно дрогнули.
– Небо теплое, – повторил он, наслаждаясь привкусом весны, скрытым в этих простых словах.
Не стесняясь его, Даша выбралась из постели и в одной короткой сорочке подошла к окну. Взглянув на градусник, так и ахнула:
– Ничего себе – теплое. Минус тридцать пять!
Словно не понимая этого, Данил смотрел на нее и улыбался. Даше внезапно стало жаль лишать его столь невинной иллюзии. «А может, оно и вправду теплое, – с сомнением подумала она. – Кто его трогал?»
– Как ты спал? – заботливо спросила она, оглядывая разбросанную по полу постель. – Очень жестко?
– Нет, – поблескивая глазами, заверил Данил. – Я так хорошо спал! Я летал во сне. Немножко страшно было.
«Совсем дурачок», – подумала Даша с сожалением и зачем-то потрогала его лоб.
– У меня сегодня только вечерняя съемка, весь день буду с вами, – сообщила она и внимательно вгляделась в его счастливые глазища: понял ли?
– Мы поиграем в карты? – оживился Данил.
Она хмыкнула:
– В «дурачка», да?
Ее усмешка отразилась на его лице такой радостью, что Даше стало не по себе: «Ксюшу только похоронили, а он знай себе – цветет!»
– Там, на небе, не надо дышать, – вдруг сказал Данил, переведя взгляд за окно.
– Да ну? Ты там был, что ли?
– У тебя память, как у старушки, – упрекнул он. – Я же только что рассказал тебе, как летал.
