Просветление. Отпускай. Прощай. Живи - страница 6

– Скоро приедет мама, ей сейчас лучше, и вы можете пообщаться.

Но я не знал, как и о чем с ней общаться. За все эти годы я совершенно отвык от нее. Она стала совсем чужим человеком. Я боялся ее, эту чужую странную женщину без зубов.

Психиатрическая клиника сильно изменила ее. Люди, знакомые с этой проблемой понаслышке, часто думают, что психиатрическая больница – это тихое место, где пациенты под присмотром заботливых врачей смотрят телевизор и играют в настольные игры. Но в российском сумасшедшем доме все совсем по-другому. Там много насилия, мордобоя и со стороны санитаров, и между пациентами. Вместе с психически больными лежали наркоманы – для них тогда не было никаких отдельных лечебных учреждений. Постоянно вспыхивали драки за сигареты, отдельные стычки заканчивались избиением – там это норма. По сути, такие больницы практически ничем не отличались от тюрем. Я даже не представлял, в какую страшную среду попала моя мама. Это было очень странно – видеть ее, без зубов, пахнущую неистребимым больничным запахом. Сейчас этот запах ассоциируется у меня со «страшным Парижем», который описывал Виктор Гюго, с домом скорби, самой дремучей и мрачной достоевщиной, нищетой и старостью. Мама была одета в старую поношенную одежду с чужого плеча, она съежилась и постарела… Но это была моя мама, и я ожидал, что свершится чудо вроде того, что случается в голливудских фильмах со счастливым концом, но на самом деле не испытывал ничего, и… больше всего я хотел, чтобы она уехала. Я чувствовал дискомфорт, неловкость, брезгливость. Отвращение.

А мама, конечно же, очень хотела увидеть меня, она по-прежнему меня любила. Старший брат постоянно ее навещал, передавал разные подарки, но она всегда просила, чтобы привезли Тиму.

Новосибирская психиатрическая больница на Владимировской – это жуткое место. Это словно преддверие дантовского ада, место, совершенно лишенное искры надежды. Даже на кладбище нет такого тягостного ощущения, наоборот – там энергетика совсем неплохая. Мне нравится смотреть, как люди приходят туда и занимаются своими тихими делами, ухаживают за могилами, собирают листья. В этом есть что-то светлое, умиротворяющее. Да где угодно можно найти что-то светлое, но только не в психиатрической больнице. Я не хотел туда приезжать, и никто не хотел меня брать с собой.

Перед тем как мама оказалась в больнице, она была одержима идеей, что своими поступками наложила проклятие на наш род и мы вынуждены будем жестоко расплачиваться. Эта идея прочно засела у нее в голове, она постоянно говорила об этом, и ее слова оказались пророческими. Как только ее заперли в клинике, у отца начались приступы эпилепсии. Болезнь атаковала его до двадцати раз в день. Приступы были короткими, но преследовали его постоянно. Сначала он просто терял сознание и лежал на полу, хрипя, с пеной у рта. Потом, когда болезнь стала прогрессировать, у него начались мышечные спазмы. А дальше было только хуже.

Отец был врачом, весьма авторитетным рентгенологом, уважаемым в своей профессии, в свое время он работал в структурах МВД «лепилой» – лечил зеков в тюремной больнице. Однако, несмотря на мрачную среду, всегда оставался очень интеллигентным человеком, хорошо эрудированным и культурным. К этому времени он уже трудился на пенсии – рентгенологи получают пенсию рано из-за высокой вредности, и болезнь вынудила его оставить работу. Мы не могли отпустить его никуда, он мог потерять сознание в любой момент.