– Настя, ты хочешь мне что-то сказать? – спросил он, после того как я минут пять молча смотрела на него.
– Я должна, Степа… – вздохнув, сказала я. – Наталья вернулась в Ижевск. Счастливой жизни без вас у нее не вышло.
Степан помрачнел и хмуро смотрел на меня.
– Ты встречалась с ней? – спросил он.
– Да. Она умоляла меня поговорить с ребятами, я поговорила с ними, убедила их хотя бы просто выслушать ее. Они виделись с ней, поговорили, но… Хреново ей, Степа, понимает, что натворила и понимает, что уже вряд ли сможет, что-то исправить.
Степан сжал мои ладони своими и продолжал хмуро смотреть на меня, ему было больно, я видела это.
– Степ, я должна была сказать тебе об этом… а ребята, она все же их мать, Степа.
– Нормально, Настя, – сказал он и опустил голову на наши ладони.
Я, как в прошлый раз, одну свою ладонь положила ему на голову.
– Степ, – осторожно спросила я. – Ты все еще любишь ее?
Он поднял голову и, сжимая мою ладонь, посмотрел мне в глаза.
– Очень люблю, Настя.
– Детей увезти, я ей не дала, Степан. Ее вина перед ними в том, что она даже не звонила им все эти годы, хоть и могла найти способ общаться с ними. И сбежала она не потому что мужик у нее появился, а потому что до одури боялась за свою жизнь. Она предала тебя и ребят, бросив вас и сбежав, тогда когда была очень вам нужна, но сбежала она не к мужику, а к новой спокойной жизни, которой у нее не вышло. Решать лишь тебе, Степан. Я не оправдываю ее напротив, я ее искренне не понимаю, но я знаю, как сильно ты любил ее. Я вижу, как больно тебе до сих пор и больно тебе не потому что она бросила тебя, а потому что ты не можешь забыть ее. И вряд ли, ты сможешь еще кого-то так сильно полюбить. Все мы грешники, Степан. Порой лучше один раз переступить через свою гордость, чем всю жизнь страдать в гордом одиночестве, но это лишь мое мнение, решать тебе. От себя я могу сказать тебе лишь одно, невыносимо тяжело быть в этом мире совсем одному. Посмотри на Данилу, у него, вообще, без вариантов, он уже никогда не сможет вернуть Веру. Ты не хуже меня знаешь, Степан, исправить в жизни, можно все, кроме смерти… – я посмотрела на Степана, хотела рассказать ему о своих подозрениях, но раздумала. Зачем напрягать его еще сильнее, ему и так тяжело.
Мы так и просидели со Степаном до утра. Сутки закончились, нам нужно было уезжать.
– Держись, Настя, – сказал мне Степан, обнимая меня на прощание.
– Прорвемся, Степа, – уверенно сказала я.
Вернувшись со свиданки, Глеб снова собирался ехать в Ивановск, у камина сидели ребята и он позвал меня в кабинет. Мы вошли и присели на диван.
– Ты что-то хотел, Глеб? – спросила я.
Он печально посмотрел на меня и положил свою ладонь мне на живот.
– Как ты, Настя? – тихо спросил он.
– Нормально, Глеб. Нормально, – так же тихо ответила я, положив свою ладонь поверх его.
– Настя, ну почему ты не хочешь поговорить с ним? Я просто видеть не могу, как вам обоим хреново.
– Глеб, ты знаешь меня лучше всех и ты прекрасно понимаешь, что я не сделаю этого, тем более сейчас.
– Богдан – мужик, Настя, здравый и крепкий. Почему ты не хочешь позволить ему быть рядом? Он ведь любит тебя до смерти.
– Именно поэтому я не сделаю этого. Он нормальный человек и живет нормальной жизнью. Я не могу, Глеб, просто не могу.
– Ты готова забыть его?
– Я не готова впустить его в свою шальную жизнь… Я никогда не смогу забыть его и начать жить в третий раз, но я очень боюсь сломать Богдану жизнь, этот страх сильнее меня. Пройдет время, Богдан забудет меня и все у него будет хорошо, – тихо сказала я, мне снова хотелось плакать, мне всегда хотелось плакать, когда я думала о Богдане, я еле сдерживалась, чтобы не сделать этого.
