Маленький Сергей, сидя в очереди, наблюдал за этим. А когда Ляля стригла его, всё вертел головой – хотелось понюхать, как пахнут её пальцы. «Да сиди ты ровно!» – нетерпеливым голоском теребила Ляля. И было обидно, что она не обращает на него внимания, как на мужчину.
Выходил Абдулыч, когда уже уборщица мыла полы в дальних помещениях, а в женском отделении выключали свет.
Домой не хотелось. Он покупал ещё чаю. Выносил на улицу и, примостившись у поребрика, тянул его. В темноте долго вглядывался в конец улицы. Там в свете фонаря стояли берёзки. Там был выход из посёлка на асфальтированную улицу. Оттуда он ходил в школу. Очень давно, когда всё было ещё впереди…
13 декабря, 2010
Нынче приехал я в Казань и с вокзала сразу на пляж. Это мой обычай – поздороваться с Волгой.
Погода не жаркая, пляж «Локомотив» почти пуст. Вдоль берега через ивняк идут юные волонтёры, собирают мусор и поют гимн России.
Купаюсь я и один мужчина моих лет. Разговорились. О Волге, о Казанке, о пользе плавания. Оказалось, мой новый знакомец тоже, как и я в эти дни, сдаёт документы на пенсию. А ещё выяснилось: в детстве мы отдыхали в одном пионерском лагере в Гребенях. Ну это, конечно, при том, что наши мамы работали на одном мехкомбинате, где и давали путёвки в эти Гребени!
– Ну-ка, ну-ка! – начал всматриваться я с шуткой в лицо мужчины, пытаясь в нём узнать какого-нибудь пионера…
– А что – Рустем Камаев! – смело представил он лицо, сияя на фоне реки ясными глазами: мол, вот он я, меня многие знают как неплохого человека!
Ко всему прочему, оказалось, что его дочь учится в Литинституте, где когда-то учился я! Мало того, этот мужчина, Рустем Камаев, знает лично и нынешнего ректора Литинститута Есина, и Сидорова, ректора бывшего, затем министра культуры РФ, а теперь мастера группы, где учится на критика его дочь.
Рустем спросил, как почитать мой рассказ о Гребенях. Я назвался, а рассказ в интернете. Для верности оторвал край договора на телефонные услуги в Казани, где была напечатана моя трудно запоминающаяся фамилия, и отдал ему. Он был тронут.
Мы простились. Он пошёл в город, а я в сторону кофейни, что у лодочной станции. Вдруг вспомнились его слова, что он жил на Ухтомского. Вспомнился и рассказ моего отца, что он с ранением заходил к другу на Ухтомского в декабре 1943 года…
Мой отец работал до 1942 года на 22-м заводе, строил самолёты. Потом фронт, ранение. На какой-то станции раненые бойцы играли в очко, отец много выиграл, отдал деньги медсестре, а та ему – историю болезни. Отец сошёл с поезда в Казани, а не в Зеленодольске, чтобы повидать на часок семью, зашёл к другу на Ухтомского, попили чаю и ночью, прячась от патруля и нарядов НКВД, пробрались на Калугу…
Я пил кофе и думал, сильно переживая: а может, этот человек с Ухтомского, друг моего отца, – и есть отец моего нового знакомого? Эх, жаль, что простились! Не успел спросить!..
Но Рустем не пропал, он нашёл мой адрес и через три недели написал доброе письмо. Я спросил его об отце – какого года он рождения?
Рустем ответил: его отец 1903 г. р., не воевал, работал на 22-м заводе, была бронь.
Итак, мой отец тоже работал до 1942 года на 22-м заводе. А также его средний брат; брат часто попадал под облаву, забирали в военкомат, мурыжили, но после звонка с завода отпускали. Однажды он сказал матери: «всё, надоело!» И ушёл на фронт, и в первом же бою под Москвой погиб.
