Погиб и старший брат отца.
Ушёл и мой отец, но выжил.
И вот через 72 года после встречи друзей на Ухтомского – встреча с Рустемом. Его ли это был отец?
Тут ещё деталь. У меня есть рассказ «Такая жестокая», где я на «Ниве» под мостом «Миллениум» ищу заваленную грунтом старую асфальтовую дорогу – с пляжа в парк Горького, это было 2010 году. Рустем вспоминал в письме, что тоже бродил в тот год, «ностальгируя» в тех местах, и видел лихача на вишнёвой «Ниве», – тот прорывался через камыши и лужи к солдатскому пляжу, а потом – куролесил зигзагами под «Миллениумом».
Если он хотел сделать мне приятное и солгал, то откуда он знает, что я кружил вокруг осин на солдатском пляже, и что авто у меня вишнёвого цвета?
Вот такие случайности, или совпадения…
Порой пройдёшь по улице и не узнаешь близкого твоему роду человека; не узнаешь в прохожем точную копию своего прапрадеда – троюродного своего брата, а то ведь грешным делом и влюбишься (с нескромными мечтами) в свою юную прабабку, бессмертный лик которой пронесёт в своём лице вдоль витрин какая-нибудь молодая незнакомая особа…
Сентябрь, 2015
На Зорге остановила молодёжь, они что-то праздновали допоздна, и вот провожали гостей. К окну водителя подошёл парень, дал денег, просил подвезти сестрёнку в Кировский район; девушка уже усаживалась.
Я тронулся, и парень в зеркальце начал удаляться с улыбкой надежды и доверия.
С виду ей было лет восемнадцать, в брюках, волосы распушены, откинуты за спинку сиденья.
– Ой, как здорово! – сказала она. – Поедемте в лес! На Лебяжье!
Надо сказать, я слегка опешил.
Да и брат её денег дал всего-то до Кировского района, до Лебяжьего по таксе раза в три дороже. Странная девушка, – ночь, незнакомый водитель, и на тебе – в лес!..
Что ж, поехали. Мне тоже город надоел.
Ехал медленно, молча смотрели вперёд, иногда, пролетая, ослепляли встречные автомобили.
На Лебяжьем я взял чуть правее от шоссе. Остановился.
– Здорово! Вот туда, – сказала она, указывая в темноту.
Я поехал по извилистому просёлку, едва различая стволы деревьев.
– Подальше, где нет людей.
Было в ней что-то чистое, откровенное. И я уступал её просьбам.
Поплутал между деревьев, остановился.
– Где у вас тут?..
Она нагнула голову, покрутила сбоку сиденья винт, опустила спинку, откинулась, расслабилась, закрыла глаза:
– Тихо, ни души…
Мы молчали. Смотрели через лобовое стекло в кромешную тьму нависших ветвей…
Молчали минут десять. Наконец, она решила выйти. Я отвернулся, опустил стекло и закурил, высунув голову, чтобы не видеть, что она делает.
Услышав хруст ветвей, обернулся – идёт неровным шагом, закидывая вбок одну ногу – нога не сгибалась.
– Гипс? – сказал я.
– Нет, у меня нога изуродована. Я в детстве попала под КамАЗ.
На обратном пути она рассказала, что они играли с девочками, на них напали мальчишки из соседних бараков, девочки гурьбой побежали, а моя незнакомка, чтобы отвлечь от подруг опасность, на бегу резко вильнула вправо, на шоссе. А там – КамАЗ!..
Она рассказывала это без обиды на судьбу, и даже, казалось, гордилась своим поступком. Она была ещё ребёнком.
– А нет возможности что-то исправить? – спросил я после долгого молчания.
– Есть, но операция стоит четыре тысячи долларов. Откуда столько взять?
– Да уж…
– Советовали написать письмо Ельцину, – продолжала она. – Мы с учительницей написали, никто не ответил.
– А где живёшь?
– С мамой. Мы в бараках живём.
