Провинциальные тетради. Том 1 - страница 42



Корабли – чужие лица.
Где ты, где ты, кто с тобою
Ныне делит хлеб и ложе,
Оставляя шум прибоя,
Словно тапочки в прихожей?..
1991

СТИХОТВОРЕНИЯ 1991 ГОДА

«Лишь стает ночь, и утро будет вздорным…»

Лишь стает ночь, и утро будет вздорным,
Сверкнет на солнце радостно булат.
И ветер, изгоняя дух тлетворный,
Раскроет окна заспанных палат.
И завопят ленивые калеки,
Что пролежали здесь без года век,
О том, что им названье – человеки,
И гордо-звучно слово «человек».
Но все сметет с пути воскресший демон:
Пробирки, склянки, пепельницы и
Холодной бритвой полоснет по венам
И возвестит пророчества свои.

«Какая ночь, какая тишь!..»

Какая ночь, какая тишь!..
Но до утра уже полшага.
Все невесомо, странно, лишь
Огней естественна ватага.
И спят облезлые дома,
Укрывшись серой штукатуркой.
Какая чудная тюрьма,
Где вечно все играют в жмурки.
И натыкаются впотьмах
На куст оттаявшей сирени,
И мнут задумчиво в руках
Обрывки сонных наваждений;
Идут, не зная ни о чем,
И запинаясь о коряги,
И нервно дергая плечом,
Пытаются взмахнуть мечом
В порыве смуты и отваги…

«Это будет немного печальней, чем звук колокольчика сонный…»

Это будет немного печальней, чем звук колокольчика сонный.
Это будет похоже на память, что вдруг объявилась сегодня.
Шелест тонких страничек блокнота спешит в фейерверк заоконный,
Мне остается только осевший и тающий снег прошлогодний.
Что ж, на этом спасибо за милость, за миг, что еще не отравлен
Ни стрелой, ни забавною шуткой, ни завистью злобной и дикой.
Я и так понимаю, что сам я своей же рукой обезглавлен,
И откуда мне ждать или жаждать последнего жадного крика?..

Прогулка

Одет неброско – в костюме Босха,
со слоем грима.
Шагаю мимо
ларьков, лотков, старушек-развалюшек
и других неведомых зверушек.
Шагаю мимо
домов, столбов, витрин комиссионки.
Навстречу мне – две милые девчонки.
Я их люблю – я должен их любить.
Ходить
вот так абсурдно, но приятно —
одет опрятно…
Воды? – здесь рядом питьевой фонтанчик,
а за углом есть милый ресторанчик
с вином и коньяком —
он мне знаком – я в нем
частенько проводил приятные часы.
Весы
качнутся в сторону тревожно.
Я заказал мороженое – можно
позволить сладкий холод в теплый день.
Не лень,
совсем не лень
ходить, расталкивая ближних,
беспомощных и лишних,
таких же,
как и я.
Одет я – верх приличия.
И даже в шляпе фетровой.
Читаю Вику Ветрову.
Здесь, в парке,
не очень жарко.
А так – все как всегда,
хотя немного влажно;
за пивом бьюсь отважно —
не важно,
что сосед уж пьян
и нос сует в стакан —
одет привычно —
лишь галстук заграничный,
отличные
усы скрутились, как могли —
такие ж – у художника Дали.
Людей я путать начинаю,
не замечаю,
не отличаю.
Трамваи
как прежде поедают что попало:
сухого дедушку, здорового нахала,
авоськи, маски, краски,
дым сигареты —
все было где-то, как будто в сказке.
Мужик метлою метет за мною.
И наши мысли неуловимы.
Шагаю мимо…

«Один, один! бессонный и смятенный!..»

Один, один! бессонный и смятенный!
Среди бумаг на письменном столе,
Среди чернильных образов вселенной,
За отзвуками света на стекле…
Мне хорошо, что нет причин смеяться,
Что нет уже ни ветра и ни сна.
Мне хорошо, что я могу остаться
В календаре, где властвует весна.
И нет уже ни звука, ни ползвука,
Все равномерно, тихо, как в раю.
И вот уже с неслышимого стука
Я невидимки голос узнаю.
Когда еще, слегка качая шторы,
Он будет дым по комнате пускать,
Вести со мной пустые разговоры
И всуе о хорошем вспоминать.
Каков тот день, когда неумолимо
Мне судьи будут выносить итог