Их тягучая песня тоже слышна:
Боже, восстань, что спишь?
Почто о нас не радишь?..
Мы ж тебе святилища ставим,
Всякий день молитвы правим!
И забыл ты всех нас…
Видел Григорий Варсава и сам себя и слышал, как он нем ангелы говорят. Вот идет странник, шествует с жезлом веселыми ногами, почивает то на холме, то при источниках, вкушает пищу беспритворную, спит сладостно и теми же божьими видениями во сне и вне сна наслаждается. «День его – век ему и есть как тысяча лет, и за тысячу лет нечестивых не продаст его. Он по миру больше всех нищий, но по Богу всех богаче».
– Он один нам есть милейшее зрелище, паче всех содомлян. Мы же его познали. Сей есть друг наш Даниил Варсава…
«Нужное» и «трудное» становится своеобразным философским камнем преткновения позднего Сковороды. Он интуитивно чувствует, что именно эта проблема лежит в основе этики, нравственной теологии, определяя поведение человека, его устремления и чаяния. Она является незримым мостом между религиозностью и светским миром; она призвана взрастить в человеке зерна божественных заповедей. Именно она должна разрушить стереотип о мучительной трудности жить в боге, гореть изнутри Божьим светом, быть благим.
Сатана перековал нужное на трудное и тем осквернил Христово благоухание. Отсюда, по Сковороде, то зло, которое прорастает в человеке и пагубой разливается вокруг него. «Поет Христос: «Нужное есть царство божье». Дьявол подпевает: «Трудное есть царство божье».
В этой «песне» – все оттенки философского поиска Сковороды. «Нужность с трудностью так не вмещается, как свет со тьмою, – пишет философ. – Нужно солнце – трудно же ли? Нужен огонь, а труден ли? Нужен воздух, но труден ли? Нужна земля и вода, и кто без нее? Видите нужность? Где же при боку ее трудность? Ах, исчезла! Нет ей места в чертогах непорочной и блаженной нужности!..»
Но разве человек слышит кого-нибудь? Его воля жаждет преодолевать трудности и снова создавать их в круговерти суетного мира. Его безволие ведет по течению – куда закрутит. Его своеволие не желает иного букваря, иного алфавита, кроме того, что уже затерт до дыр искушенным светом.
Да нужно ли это? «В аду все делается то, что не нужное, что лишнее, что не надобное, не приличное, противное, вредное, пакостное, гнусное, дурное, непригожее, скверное, мучительное, нечестивое, богомерзкое, проклятое, мирское, плотское, тленное, ветреное, дорогое, редкое, модное, заботное, разорительное, погибельное… и прочий неусыпающий червь…»
Да не пожрет меня бездна мирская…
Соотношение «трудности» и «нужности» в творчестве Сковороды не было однозначным, оно переживало свою эволюцию. В «Баснях харьковских» есть одна примечательная история. Однажды змею, сбросившую по весне кожу, увидел Буффон, жаба. Отвечая на вопрос, как же так удалось преобразиться и омолодиться, Змея привела Буффона к узкой расщелине между камней:
– Вот извольте проползти сквозь узкий проход. И тот час же обновитесь, оставив всю негодность по другую сторону.
Но разве Буффону такое возможно? И последнюю кожу на камнях оставит. Остались каждый при своем.
Здесь бы вывести логичную мораль – пусть каждый делает то, к чему сроден. Но Сковорода подводит совершенно иной итог: «Чем лучшее добро, тем большим трудом окопалось, как рвом. Кто туда не перейдет, к добру тот не пройдет». Вот и поставил игольное ушко перед царствием небесным – обретет лишь избранный; для других же – невозможно, трудно, недостижимо.
