Прозрачный экран - страница 5

Но в моем предыдущем актерском опыте я не сталкивался с таким актерским поверием, скажем так, жизненно остро.

Предстоящие съемки не выглядели простыми. Это была сцена, когда достаточно успешные дни в боевых действиях атамана Семенова прошли. Он возвращается в свой штаб после неудачного столкновения с красными и гибели многих своих соратников. У генерала нервный срыв…

Такие сцены в кино играть сложно. Здесь, в отличие от театра, сказывается сиюминутность происходящего. Тут можно провести параллель с практикой буддизма. Когда долго и упорно из цветного песка выкладывается сложнейшее изображение «мандалы»… А потом безжалостный порыв ветра навсегда и безвозвратно уничтожает это произведение религиозного искусства.

В кино очень эмоциональная сцена невольно играется одноразово. Это вполне объяснимо даже с рациональных позиций – актер здесь должен не просто играть, а по-человечески, совершенно искренне «переживать» эту сцену. Просто невозможно долго репетировать психологический надрыв, а потом долго снимать.

Самый сложный вариант это когда режиссер отталкивается от своего видения «как должен выглядеть психологический надрыв актера» и тем самым активно мешает актеру самореализоваться. Но в нашем случае Андрей Кравчук повел себя достаточно мудро.

По сценарию я входил в штаб. Все присутствующие в штабе адъютанты и помощники понимали, что сейчас со стороны командующего грянет взрыв… Семенов выпивал стакан самогона и срывался, в полном отчаянии переживая произошедшую трагедию.

Режиссер прошел с нами всю сцену «вполсилы» и предложил снимать уже с определенной долей моей актерской импровизации, естественно, вся сцена велась моим настроением и моими действиями. Надо отдать должное исключительному профессионализму съемочной группы. В таких случаях все вокруг стараются быть как можно более незаметными для актера, чтобы не нарушить его настроя. Попробуйте расплакаться среди совершенно незнакомых вам людей и тогда поймете, что актерская работа непроста.

Я уже не помню точно, сколько было дублей, но определенно не менее четырех. В какие-то моменты я совершенно естественно срывался до хрипа, готов был зарыдать от безысходности, в полную силу ударял своим немалым кулаком по прочному деревянному столу…

Когда все понимают, что снятые дубли устраивают режиссера, то по соответствующей команде операторская группа начинает проверку камеры: нет ли грязи в кадровом окне, что может привести к браку снятого на кинопленку материала.

В эти секунды всем своим организмом замирает прежде всего актер – усталость берет свое, актерский запал уже нарушен паузой… Неужели придется все переигрывать?.. И вот, наконец, после доклада помощника оператора, что в камере все чисто, звучат такие желанные слова режиссера: «Кадр снят».

Представьте, что вы разгрузили вагон угля… Вы смакуете, что вас уже ждут в гримерке с горячим кофе, машина отвезет вас домой, рабочий день закончен… Правда, осталось сняться в еще одном кадре под совершенно не зловещим номером 154.

Сладость надежды, что на сегодня почти все уже закончено, подтверждает ласковый голос второго режиссера Лены:

– Андрей, еще один «кадрик» без текста, и домой. Машина вас уже ждет.

Я словно в блаженном сне поднимаюсь, находясь уже в полной расслабленности, позволяю надеть на себя шинель… Гример поправляет грим, и моя ассистентка ведет меня на улицу к месту съемки. Когда я подхожу к калитке и дотрагиваюсь до ее ручки, интуиция включает какую-то свою неприятно воющую дрель: «Рано радуешься, дурачок!»