Но никто из них не знал, что она сама – такой же голодный птенец, только научившийся прятать свой голод за безупречным макияжем и дизайнерской одеждой.
– Кстати, вы знали, что у Климовой из одиннадцатого «Б» анорексия? – небрежно бросила Полина, наблюдая за реакцией.
– Да, она вроде в больнице лежала, – кивнула Лиза.
– Какой ужас! – пробормотала Катя, инстинктивно поправляя расстёгнутое пальто, которым пыталась скрыть недостатки фигуры.
– Странно, – Полина задумчиво покрутила кулон в форме луны. – Она была почти идеальна. Наверное, перестаралась.
– Ты же не думаешь, что анорексия – это хорошо?
Катя испуганно посмотрела на неё.
– Это же смертельная болезнь.
– О, Кать, конечно, нет, – Полина закатила глаза. – Я просто говорю, что Климова всегда была красивой. В ней было что-то… утончённое.
Она заметила, как Катя опустила глаза, словно пытаясь спрятаться от этих слов. Подруга никогда не станет утончённой – с её широкими бёдрами и круглым лицом – как бы ни старалась. Полине было почти жаль её. Но Катя свято верила в себя, а Полина поддерживала ей веру, наслаждаясь превосходством.
Ей нравилось ловить собственное отражение в витринах магазинов, в лужах, в тёмных окнах автобусов. Проверять, не выбился ли волос из причёски, не размазалась ли тушь, не легло ли пальто неправильной складкой. Она видела себя со стороны, как фото в глянцевом журнале: высокая, стройная, с осиной талией, подчёркнутой широким ремнём на дизайнерском сером пальто. Под ним – ненавистная школьная форма, которую она разбавляла брендовыми брошками. На длинных и стройных ногах – идеально сидящие ботильоны на устойчивом каблуке. Ни грамма лишнего жира. Она работала над этим месяцами.
Её украшения – изящные, но каждое со смыслом. Серебряная цепочка с кулоном – подарок отца перед его уходом. Жемчужные серёжки – от бабушки на шестнадцатилетие. Браслеты с подвесками – собственная покупка на сэкономленные деньги, как напоминание о достижении цели.
За спиной – сумка, стоившая больше месячной зарплаты матери. Отец прислал её из отпуска с новой семьёй. «Чтобы ты не думала, что я о тебе забыл», – написал он в записке, будто дорогая вещь могла заменить отца. Хотя иногда Полине казалось, что да, могла. По крайней мере, сумку не приходилось умолять о алиментах.
– Посмотрите, что это за убожество! – заметила Полина, когда они проходили мимо сквера, блеклого, как старая фотография. – Даже деревья здесь выглядят депрессивно.
И правда, почти облетевшие тополя и клёны мрачно качали ветвями. Сквозь них проглядывало грязно-серое небо, низкое, будто крышка, накрывающая Зимнеградск. Воздух был влажным и холодным – дышать им казалось пыткой. Полина ненавидела эти улицы, эти дома, эту вечную сырость, пробирающуюся под кожу и заставляющую чувствовать себя грязной.
Она мечтала о тёплых странах, где всегда солнце, где можно носить лёгкие платья и не думать о складках на теле.
– Клянусь, после школы я сваливаю отсюда, – заявила Полина. – Буду тусоваться в Милане или Барселоне, встречаться с горячими итальянцами и ходить на настоящие показы, а не на жалкие школьные дискотеки.
Она представляла себя на побережье: загорелая, в белом платье, с бокалом в руке, среди красивых и успешных людей. Море, пальмы, яхты – и ни намёка на прошлое.
Девочки неуверенно кивнули, не понимая, но боясь признаться. Они не видели жизни за пределами Зимнеградска. Город душил, но давал ложное чувство безопасности – как клетка: есть колесо, поилка, опилки. Всё для выживания, но не для жизни. Разве что Катя разок путешествовала в Турцию, но это не в счёт.
