Прямой наводкой по врагу - страница 14

С первых же часов войны облик Киева преобразился. Следуя строгим указаниям управдомов, все жители оклеили стекла окон полосками бумаги в виде двух больших Х на каждом стекле. Рядом со многими зданиями появились мешки с песком. В вечернее время действовал режим светомаскировки: требовалось тщательно зашторить окна, чтобы ни один луч света не пробился наружу. Уличное освещение было отключено, лишь в наружные фонари трамваев и троллейбусов и в автомобильные фары были ввернуты лампы «синего света». Всех владельцев радиоприемников любой конструкции обязали немедленно сдать их в ближайшее почтовое отделение и хранить квитанцию о приеме. Были организованы ночные дежурства жильцов на случай пожара в результате бомбардировок. Появились указатели «Бомбоубежище».

Под влиянием призывов власти разоблачать и вылавливать шпионов, диверсантов и пособников врага, многих киевлян охватила шпиономания. Это было вполне объяснимо: уже несколько лет нас приучали быть бдительными, для чего издавали массовым тиражом брошюры, детективные повести, пьесы, ставили фильмы (все это не только для взрослых, но и для детей), в которых опасно действовали умело скрывавшиеся иностранные шпионы и диверсанты. И вот теперь мои земляки ежедневно рассказывали друг другу то о поимке вооруженного немецкого диверсанта в форме командира Красной армии, то о неудачно приземлившемся и тут же схваченном немецком парашютисте в красноармейской форме. Задерживали любого, кто спрашивал, как пройти на какую-нибудь улицу, или обладал странным акцентом.

Еше до сдачи последнего экзамена мне, как члену КСМ-бюро химфака, поручили ежевечернее дежурство в институтском общежитии на улице Полевой. В полночь меня сменяли. За пять вечеров моего дежурства здесь и в ближайших окрестностях ничего опасного не произошло. Строго следуя инструкции, по сигналам воздушной тревоги я немедленно поднимался на крышу здания и лишь иногда видел вдали лучи прожекторов, вспышки от стрельбы зениток и от взрывов сброшенных немцами бомб. Спустя десяток минут снова звучала сирена, объявляя на этот раз отбой воздушной тревоги. Видимо, немецкие самолеты имели приказ бомбить другие объекты. Как я помню, в Киеве их главной целью были мосты через Днепр.

Экзаменационная сессия в нашем институте продолжалась до последних дней месяца. Мое общение с Верой в первые дни войны было довольно редким: различные расписания экзаменов и ежевечернее дежурство, на которое я уходил в шесть вечера, а возвращался после часу ночи, препятствовали частым встречам, да и телефона у нас в квартире не было. Последний экзамен Вера сдала 26 июня, а я завершал сессию тремя днями позже. В конце дня 27 июня к нам в дом неожиданно пришла Вера и сообщила, что через час их семья (исключая отца, который стал теперь начальником Юго-Западной железной дороги) покидает Киев, едут пока в Москву. Меня, находившегося в патриотическом угаре, уверенного в нашей быстрой победе, поразило это известие (я ведь не знал реального положения на фронтах, которое было известно Василию Александровичу). Меня возмутил их отъезд, и я сгоряча сказал: «Вот так начальники сами сеют панику!» Проводить Веру не мог, так как опаздывал на дежурство, да и простился с ней прохладно. Буквально через два-три дня, особенно после того, как в Киеве появились беженцы из западных областей, а на городских магистралях – раненые красноармейцы, я начал более реально оценивать происходящее на фронте и раскаивался в своем глупом поведении при расставании с Верой, но было поздно...