– Клавдия, – простонал я, – мы же цивилизованные люди. Разве можно с ходу драться? Вы же девушка, а не «держиморда околоточная»…
– Убью, маслобой драный, – прошипела она и сунула под мой подбитый нос кулак немаленьких размеров. И, о ужас, между большим и указательным пальцем я обнаружил бледно-синюшную татуировку: «МИР».
Вроде с первого взгляда ничего особенного. Девочка когда-то наколола по глупости, потом пыталась свести. Только у моего сменщика Илюхи Царькова такая же. Он бывалый, три ходки в места не столь отдалённые. Я как-то спросил его, неужто так мир любит, что даже на себе увековечил? А он ответил: «Дурак ты, Автоном. Это значит: «Меня исправит расстрел».
Так вот почему «Академия»… Это же так зона по-ихнему называется. Вот это влип, вот это поворот на сто восемьдесят градусов.
А эта криминальная амазонка вынимает из-за пазухи трусы розовые и на пол бросает со словами:
– Это что за подстава? Над честными девушками издеваешься, маслобой?
– Помилуйте, Клавдия, трусики фирменные, контрабандные. И при чём здесь масло? Я ничего не взбиваю. Что вы всё, маслобой да маслобой. Если, конечно, вам хорошее масло нужно, то я достану… белорусское есть или голландское…
– Молчи, бесогон! – рычит она и аж слюнями брызжет.
– Какие-то у вас словечки мудрёные, я таких не знаю. Вы мне лучше простым языком объясните, а начните с того, почему вы не на работе? Сами говорили: «два через два»…
И тут не даёт ответа, а только вдруг медленно начинает моя гостья по стене сползать, словно из её нахрапистой бесцеремонности вынули заводную пружину, устраивается на полу напротив меня, и, растирая по личику макияж пополам со слезами и соплями, начинает голосить протяжно:
– Да какая же теперь может быть работа, ой, какая же я дура, ой повелась, а ты, гадина, зачем на базаре мудруешь, что за напасть такая, ой, дура я, дура!
И снова песня о главном. Что-то случилось? Нет, припев этой песни мне легко зашёл, потому как ничуть не противоречил моей мировоззренческой концепции. Бабы – дуры не потому, что, а вопреки всему! Однако ответа на главный вопрос, что случилось, не давал. За малое время прокрутил я в сотрясённом мозгу всё, что знаю о наркотиках, новогодних розыгрышах и похождениях буйнопомешанных граждан. Больше походило на буйнопомешанных, но случай редкий. Так, с чего начать, если ножи и вилки прятать поздно, попробуем разговором отвлечь.
– Так ты, Клава, почему, говоришь, на работу-то не пошла?
– Не пошла вот, – всхлипнула Клава, – трусы твои проклятущие надела, и сразу такое пошло-поехало, с ног валюсь, перед глазами огни скачут, грудь болит, соски, как укусил кто, в жар меня кинуло, промокла вся, и мысли бесстыжие лезут, как будто меня пятеро в цирке…
– Стоп-стоп, это что значит – пятеро, по очереди, что ли?
– То-то, что сразу!
И опять заревела. Точно: клиника! Куда её теперь, в Кащенко или в Белые Столбы? Вот на уроках безопасной жизнедеятельности детям всяким бредом про пожары и другие стихийные бедствия головы забивают, а что делать, куда звонить при встрече с психами? Об этом ни полслова!
– Я, Клава, не знаю, почему ваша простодушная невинность не позволяла вам ранее видеть вокруг себя всеобщей тотальной сексуальной озабоченности, но только это не повод на работу не идти. Вы что же, считаете, если работяга железяку какую в станке крутит, так он про эту железяку думает? Нет, Клава, не про железяку!
