Размышляю и вдруг понимаю, что меня ноги сами к этому дому несут. Даже не сразу понял, что меня тянет. Рядом банька аккуратная, из трубы дымок в тёмное небо протянулся. Стало быть – люди. Только не наличие живых людей меня в сердце кольнуло. Музыка дивная, а точнее, пение, что из баньки раздавалось. Я не любитель хорового пения, и на всякую филармонию мне наплевать. Иногда под настроение Heavy metal могу послушать. А тут прямо заворожило. Такое заунывное сладостное пение, что душа плавится, а из глаз слеза просится. Воистину – ангельские голоса грустную мелодию выводят. В жизни ничего подобного не слыхал.
Из-за деревянной дверцы свет пробивается, пар белёсый клубится, можжевельником пахнет.
Рука сама к ручке потянулась.
Открываю и вхожу в предбанник. Горячим воздухом обдало, в пот бросило. Светло так, что едва не ослеп. После темноты уличной глаза не сразу привыкли. Только увидел, как в дымном жарком пару тёмные силуэты танцуют. Женские. Фигуры точёные, бёдра широкие, ноги длинные. И пение, пение. Манящее, дурманящее, обволакивающее.
Но длилось наваждение мгновение. Прозрел. Понял, почему в светлом помещении фигуры тёмными показались. Потому что шерстью покрыты с ног до головы. Отвратительной такой, грязно-серой.
Увидели меня – танец прекратили. А пение продолжается. Мохнатые морды ко мне повёрнуты, рты шерстяные в улыбках растянуты, и чёрные змеиные языки шевелятся.
Попятился я назад, хотел бежать, да только не успел. Страшные существа быстрыми оказались. Мгновение – уже около меня стоят. Двое меня крепко за руки схватили, а третья когтистой лапой за шею обняла, к себе притянула и лизнула чёрным языком в щёку. Ледяным холодом кожу обдало. А изо рта монстра таким мерзким запахом повеяло, трупным, что если бы не дикий ужас, охвативший меня – вырвало бы.
Не передать словами, что я испытал. Я, убеждённый атеист, вдруг зашептал: «Господи, помилуй! Господи, помилуй!»
Засмеялись упырихи. Видать, не страшны им мои молитвы. Поочерёдно стали меня лизать, в щёки, нос, шею. А меня дрожь сотрясает. Ноги ослабели, руки безвольно опустились. Грохнулся бы в обморок, только крепко меня держат. Две твари продолжают лизать, а третья неторопливо мохнатыми пальцами пуговицы моего пальто расстёгивает.
Тут бы мне и конец. Спасение пришло, откуда не ждал.
Распахнулась дверь баньки, и давешняя моя попутчица появилась.
Белое пальтишко нараспашку, на розовой блузке жемчужные бусы в три ряда.
– Сёстры! – кричит. – Ловите подарочек!
И рвёт на себе ожерелье. Бусины сверкающим дождём полились, поскакали по деревянному полу.
Страшные существа тут же забыли про меня, кинулись жемчуг собирать. А девушка ухватила меня за руку и прочь потянула.
Бежим с ней, я еле ноги передвигаю. А моя спасительница торопит:
– Скорее! Надо к батюшке Афанасию успеть!
– Кто это? – спрашиваю.
– Святочницы! Я же предупреждала, чтобы в чужие дома не заходили. Хорошо, что у меня бусы были. Пока они весь жемчуг не соберут – не успокоятся. Святочницы падкие на всё блестящее.
– За мной мертвец гонялся, – жалуюсь. – Настоящий оживший труп. Что за чертовщина у вас здесь творится?
– Святки. А мертвец – это Игнат-рыбак, проклятый утопленник. Местные, когда в тёмное время через речку идут – мороженую рыбу с собой берут. Кинут Игнату – он и успокаивается.
– Я, наверное, сплю. Или угодил в произведение к Николаю Васильевичу. Умоляю вас, посадите меня на автобус. Я хочу обратно в Москву…
