Неизвестно, сколько по времени длилась дрёма Фабриса; как только мастер осознал себя погружённым в её толщу, он постарался поскорее вынырнуть. Сделать это ему помогло не только чувство ответственности, но и беспокойство, сопровождающее его с момента начала турнира.
Мастер приподнялся на локте; глаза стали привыкать к тусклому освещению: «Надо было сесть на табурет, чтобы не уснуть…»
Фабрис перевёл взгляд на тумбу, где стояли большие песочные часы. Одного их поворота хватало на полчаса. Сейчас песок не сыпался, поэтому о времени можно только догадываться. Прислушался – печь гудела не так, как надо, и стеклодув вскочил со скамьи как ошпаренный.
«Повезло, что не проспал дольше», – подумал мастер, подбросив поленьев.
В этот момент за спиной послышался шум.
– Что, Оберон, сам проснулся? А я вот умудрился поклевать носом, – сказал Фабрис.
– Оберона нет, – ответил неизвестный голос. – Я отправил его восвояси.
Фабрис почувствовал, что по спине прошли мурашки, и тревога его усилилась – как если бы заработали меха, и от этого по углям заплясали языки пламени.
Голос прозвучал уверенно, повелительно – Фабрис сразу почувствовал – у этого человека больше в привычке отдавать указания, нежели получать.
Оцепеневший Фабрис обернулся, стал присматриваться к гостю. Неизвестный приближался, постепенно выходя на более освещённое пространство. Пока что был виден силуэт: на госте угадывался плащ и берет.
– Что вы делаете тут в такой поздний час? – спросил мастер и осёкся от собственной неучтивости. – Извините, господин. Я забыл представиться – мастер Фабрис Рене.
Вопрос естественный. Мастеру, конечно, приходилось видеть в своём скромном жилище важных особ – то, что неизвестный к ним относится, у него не вызывало сомнений. Обыкновенно их приводит сюда любопытство – всякому хочется взглянуть на чудесные превращения стекла. Но не в такой же поздний час!
Неизвестный прошествовал к столу, изучая то, что на нём находится. Теперь стало видно его лицо. Обычное лицо, только рябое, испорченное то ли болезнью, то ли ожогом. Фабрис нашёл, что рябь его несколько не портит; ему даже показалось, что эти изъяны под определённым углом зрения складываются в узоры.
– Зачем ты звал меня? – последовал неожиданный вопрос.
В это мгновение Фабрис почувствовал, что какой-то невидимый барьер между ними исчез. Словно треснула скорлупа, и его воля, как содержимое яйца, стала тягуче растекаться.
То есть это он, Фабрис, оказывается, звал этого господина и тот явился?
«Я не звал», – подумал про себя мастер, но вслух не сказал – неизвестно, как отреагирует на эти слова гость. Сначала надо выяснить, зачем пожаловал этот сир.
С приложением усилия воли Фабрис смог оторваться от гипнотического взгляда.
– Можешь звать меня Аполлинер.
Тон, повадки Аполлинера были таковы, что Фабрис засомневался – был ли обращён предыдущий вопрос именно к нему – может, то была лишь мысль вслух?
Прогнав наваждение, мастер Фабрис ещё раз представился, поклонился.
