– Накаркал. Не иначе, как супруженция добивается. Он снял трубку и неласково бросил. – Да… Именно так… Внимательно слушаю… Понял… Так… Ясно… Теперь имею в виду… Копайте… Может, ты и прав… Не извиняйся… Сижу тут, потому что жду звонка, – положив трубку, Алексеев пояснил гостю. – Подполковник Воробьев позвонил…
– Воробьевых, как и Ивановых, что нерезаных собак.
– Заместитель Лаврентьева.
– Понятно, – хотелось Иванову спросить, о чем был звонок, но не стал. Подумал: захочет – сам скажет.
Алексеев захотел.
– Ты ведь знаешь, да, о «ЧП»?
Иванов кивнул.
– Наслышан… Конечно, в общих чертах, но мне больше и не надо. Кстати, прими соболезнования.
– Я?! Причем тут я? Лаврентьев – не мой родственник. И даже не сослуживец.
– Не в том смысле.
– А в каком?
– Как я понимаю, дело повесили на тебя.
– Ну и что с того?
– Дело это – с душком… Скандальное. К тому же непонятное и необъяснимое с точки зрения логики и здравого смысла. Короче, дело – очевидный «глухарь». Вот и поспешили сбагрить. Кто-то тешит себя надеждой, что ты на нем сломаешь себе шею. Хорошо, если я ошибаюсь и сгущаю краски. Однако…
– Пожалуй, ты прав, – Алексеев с сожалением покачал головой. После паузы добавил. – И я знаю этого «кто-то».
– А кто, скажи, не знает? – Иванов улыбнулся, но грустно. – Спотыкнулась коса о камень… Вот и несется по округе лязг и скрежет.
Алексеев смиренно заметил:
– Бог терпел и мне велел. Да и… Немного осталось… Еще чуть-чуть и развяжусь.
– Чего-чего, а этого от тебя и слушать не хочу, – Иванов недовольно фыркнул. – Готов лапки сложить? Уступить поле боя другим? Кому?
– Молодым, идущим на смену, – вздохнув, ответил Алексеев.
– Рано сдаваться. Годы твои – не ахти. На здоровье не жалуешься. Куда собрался?
Алексеев пошутил:
– Юрисконсультом в коммерческую фирму.
– Ну и шутки у тебя.
– А что тут смешное? Бабки – приличные. Рабочий день, – он ладонями отмерил на столе, – от сих и до сих. Жена, между прочим, только за.
– Жена – не аргумент.
– Как это «не аргумент»?
– Все жены одинаковы и хотят одного, точнее двух вещей: чтобы денег побольше приносил домой и работал поменьше, чтобы сидел у подола и никуда.
– Ладно, не будем про жен.
– Про своих? Да. А про чужих?
– Ты кого-то конкретно имеешь в виду?
– Жену погибшего Лаврентьева… Говорят: красавица.
– И ты туда же? – Алексеев показал пальцем в потолок. – Был совет.
Иванов, посмотрев в потолок, спросил:
– Начальника отдела имеешь в виду?
– Ну, нет! Алдошин давно не вмешивается… Предоставил автономию… Да и ему не до меня: с молодежью нянчится, юнцов натаскивает.
– Значит?.. Опять тот, «кто-то»?
– Он, Георгий Фаддеевич, он. Мягко посоветовал держаться одного мотива – бытового.
– Ясно. А ты, выходит, не согласен?
– Как всегда… Я вот думаю: может, во мне вновь говорит извечный дух противоречий, столь нелюбимый начальством?
– Противоречия, Захарыч, заставляют мысль двигаться вперед.
– Благодарю за поддержку.
– Сожалею, но могу лишь морально поддержать.
– Это уже немало. Да… Воробьев сообщил важную, как он считает, информацию, имеющую, по его мнению, отношение к убийству Лаврентьева.
– Ну-ну… Это уже интересно. Скажи, если не секрет?
– От тебя? Секреты? Не смеши! Ты и твое ведомство знает столько, сколько нам и не снилось.
– Не преувеличивай, Захарыч, не переоценивай.
– Так вот… Через несколько часов после убийства Лаврентьева (с небольшим промежутком) появилось два трупа. Первый труп найден в лесопарковой зоне и с очевидными признаками умышленного убийства. Второй труп – в районе Эльмаша: сорок минут назад в ДТП погиб еще один молодой мужчина. Тут, внешне, – несчастный случай: напившийся в стельку водитель не вписался в поворот и долбанулся носом в придорожный столб. Мгновенная смерть.
