Птица и череп - страница 44

– Если бы вы остались, адаптация прошла бы… проще, – говорил голос врача.

Ответа Шин не ожидал, но он всё же последовал.

– У меня нет времени на это, – ответил голос утомленно. Раздались звуки открывания дверей и шаги.

В этот раз Шин почти догадался, где слышал этот голос, но сон победил – реальность схлопнулась, как мухоловка.

Утро встретило Шина как в классической истории – ярким светом прямо в глаза. По той причине, что вчера после медцентра, едва добравшись до комнаты, всё, что он мог сделать, упасть замертво и спать, спать, спать. И это новое утро выдалось отвратительным. Дело было не только в высокой яркости, в пробуждении, а в том, насколько хреново после вчерашнего оно проходило. Пачка адаптивных витаминок помогала очень плохо. Плюсы были – стены для передвижения стали не так уж необходимы, однако ощущал себя Шин так же паршиво, как и вчера.

Он так и не смог вспомнить, кто притащил его в медцентр. События, словно сон, превратились в сплошную мешанину, которая ни разу не собиралась быть хоть немного полезной. Сон тоже никак не спасал. Во многом, потому что Шин уже выспался достаточно, чтобы организм отказывался засыпать, и всё, что оставалось – лежать и бездумно смотреть в потолок. Шин так и не смог найти объяснение тому, откуда выбрались проблемы со зрением, но они почти сошли на нет. Из вчерашнего кошмара остались только слабость и озноб. Но к ним прибавилась головная боль от слишком большого количества сна.

Лежать и не двигаться было лучшей идеей, что могла прийти Шину в голову.

Лежать и не двигаться было и худшей идей, потому что в тишине из темных глубин начинали лезть мысли.

Те самые, которые уже посещали его несколько раз до этого – мысли о бесполезности. Не то, чтобы он считал себя избранным, гениальным или тем, кто был лучше всех. Возможно, в какой-то небольшой степени, Шину хотелось в это верить, но он старался разумно оценивать свои возможности. Но это ведь касалось всех, разве нет? Каждый уверен в своей неповторимости – это суть разумной жизни. Шин так и думал, он полагал, что сам по себе достаточно важен и полезен для мира, но и не мог думать так слишком долго, ведь всё вокруг в тоже время только и старалось доказать, как он не был прав. Проценты совместимости, кот с книгами (как же Фима его называла?), Дух, который не воспринимал его как что-то большее, чем заигравшегося ребенка… Серьезно! Он даже не пытался сделать вид, что его задевают все странные поступки Шина и его отношение. Насколько в глазах Духов Шин выглядел маленьким и ничтожным? Насколько все они были маленькими и ничтожными в сравнении с кем-то, кто видит таких каждый день на протяжении многих-многих лет?…

Подобные мысли приводили Шина в бешенство. Но он также понимал, что злится только на себя: на свою бесполезность, безрезультатность стараний, на то, что, если смотреть на ситуацию трезвым незамутненным взглядом, Шин здесь словно маленький потерявшийся ребенок, который сам не знает, что он делает и для чего.

Каков был шанс пройти в число участников? Ну, быть может, небольшой. Но каков шанс того, что первый же противник не превратит его в кучку бесполезной органики при первой же ошибке? В этом была правда – в том, что относиться несерьезно к месту, где половина готова убивать, очень и очень плохая затея.

Шин пытался быть серьезен. Но, смотря правде в глаза, задавался резонным вопросом: а что он мог сделать? Пережить несколько дней и надеяться на лучшее? Он осознавал так четко, что единственный путь к успеху, доступный ему – великая удача. У него не было особых сил, чтобы призывать удачу на свою сторону. Ни у кого таких не было. Маленький никчемный мальчик вроде него, который хотел стать частью чего-то важного и надеялся на то, что мир окажется не таким уж страшным за пределами его маленький комнаты – вот кто он. Это было Шину прекрасно известно. Теперь он видел всё предельно четко. И от этого ему было больнее всего.