Птичий отель - страница 28

– А вулкан активный? – спросила я.

– О да. По ночам видны красные всполохи, иногда он даже дымится. Но настоящего извержения не было вот уже несколько веков. Рано или поздно вулкан проснется. Ну а мне нравится думать, что проживание рядом с активным вулканом служит хорошим напоминанием о ценности собственной жизни. Однажды меня не станет. Мы все смертны. Так зачем переживать? Впрочем, предлагаю вам убедиться, что рыба приготовлена на славу и вино действительно французское.

На протяжении недель, а потом и месяцев после аварии мне снились кошмары, в которых опять и опять из-за угла вылетал фургончик и в это же самое время сын вырывал свою руку из моей. Иногда снилось то, чего не было, но оно казалось совершенно реальным. Однажды ко мне во сне пришел Ленни.

– Я ухожу, – сказал он. – Больше не могу тут с тобой находиться.

Вспомнились слова песни, которую пела мне мама, когда мы сидели вечерами у костра: «Я уплываю далеко. Прощай, любовь моя. Когда обратно возвернусь – пока не знаю я».

Или мне снилось, как Арло плывет по океану в маленькой лодочке и зовет, просит забрать его оттуда, но подводное течение не позволяет мне приблизиться к нему, отбрасывая обратно к берегу. В голове звучал голос сына: «Мамочка, ты мне очень нужна».

«Я спасу тебя!» – кричала я в ответ, но спасти его не могла.

В ту ночь в «Йороне» первый раз за полгода я спала сном младенца. И проснулась на рассвете, когда солнечный свет залил комнату и запели птицы. Стоило первому лучу пробиться из-за вулкана, как средь обвитых плющом деревьев, меж пальмовых ветвей и спускающихся каскадом цветов с неизвестными названиями, средь зарослей стрелиции королевской и имбиря зазвучало птичье многоголосье. Лежа в кровати и глядя на небо в рамке окна, с вулканом в центре композиции, я смогла различить голоса от силы шести видов птиц. Они пели на все лады, выводя одиночные трели и перекликаясь друг с другом с дальних веток.

Я слышала плеск воды и скрип лодки ланча[72], пересекающей озерную гладь: это ланчерос развозили местных по их рабочим местам или помогали туристам переправляться с одного берега на другой.

Из кухни доносились голоса, но слов было не разобрать. Кромка неба сначала порозовела, потом стала красной, потом оранжевой.

В день, когда погибла моя семья, я перестала видеть небо в красках – оно стало для меня черно-белым. Я как будто умерла. Я даже перестала чувствовать запах еды, потеряла к ней вкус. Но тут, в совершенно чужом для меня месте, я жадно вдыхала аромат цветов, которые стояли в вазе возле моей кровати. С террасы донесся запах свежемолотого кофе, и я его тоже почувствовала. Зазвенел колокольчик, приглашая к завтраку.

Я удивилась чувству голода: желание что-нибудь съесть было сродни отголоску чего-то давно знакомого, но забытого. А ведь со времени моего личного катаклизма прошло всего несколько месяцев. Ах да. Еда. Вспомнила.

Лейла оставила для меня на вешалке халат, но я надела второе из принесенных ей платьев, на этот раз зеленое, и отправилась на патио. Рядом с керамическим кофейником, в котором нас ждал хороший крепкий кофе, на вязаной салфетке стояло блюдо с ломтиками фруктов. Какие-то мне были знакомы, но по большей части – нет, в том числе и те, что в разрезе формой напоминали звезду.

Завернутые в салфетку, в плетеной корзинке лежали теплые тортильи из синей кукурузы, а под корзинку была предусмотрительно подложена керамическая подставка с ручной росписью. А еще к завтраку подали местный сыр, черные бобы, жареные бананы и стакан свежего сока ручной выжимки. Мария ждала моего прихода, чтобы приготовить яичницу, – я слышала, как на кухне шкворчит сковородка.