Птичий полонез - страница 21



И правильно относятся, думаю я, дрозды к таким «охотникам».


Как поют дрозды. Зимина Юлия, 18 лет

ЛОСИНЫЙ РОДНИК

Лосиный родник. Лазарева Даша, 15 лет


– Вот и настоящая весна, – распахнул дверь в избу дедушка. Он пришёл с земельной комиссии. – Черёмуха по тайге занялась. Прямо пеной полышет. А землю под картошку нынче за Лосиным родником дали.

– Надо глянуть её, – отозвалась бабушка, отжимая над корытом бельё, – возьми вон Витю да и сбегайте по-молодецки то.

– И правда, коли так, – охотно согласился дедушка. – Денёк погожий, а посадочная страда уже вот она.

Возле Лосиного родника я уже бывал. С дядей Лёшей – Мишкиным отцом. Он брал меня с собой сено оттуда вывозить. А самого родника я пока не видел. Зато знаю, что идти до него долго. Может час или даже больше. Только всё равно не устанешь. Идём-то лугом. Кругом такая красота! Одуванчики из травы золотыми пуговками выглядывают. На лёгких крылышках семена мать-и-мачехи качаются – крохотные парашютики. Колыхнётся низовой ветерок, и разгораются купальницы. Так и пышут жаром. У нас их за это огоньками зовут.

– Ку-ку… ку-к-ку, – несётся из ивовых кустов. Кукушка жалнит. Бабушка как-то говорила:

– Это она по деткам скорбит. Хочется ей взглянуть на своих деток. Да не взглянуть. Нет. Не знают детки кукушки свою мать. И она их не узнает. Вот и горюнится, мыкалка бедная.

– Сама хороша больно, – сказал тогда дедушка, – порастрясла детей, извертелась вся, распустёха…

– Э-э, деданька, – перебила бабушка, прихватывая тряпкой чугунок, – богом заведено: всякая букашка должна матерью быть. Каждой твари счастье материнское отмеряно… а тут не иначе как злая разлучница подколдовала, чтоб не видать кукушке своих чадушек.

– Бабушка, а кто она такая, эта разлучница злая?

– Так вот кабы ведать-знать, – сказала бабушка, налив в блюдце молоко белому, как кипень, нашему коту Арсению, – да не дано никому это колдовство разгадать. И плачет горемычная. И прорастает тот плач «кукушкиными слёзками».

– Знаю, знаю. Цветы такие. Мы с Мишкой за медунками бегали, и Мишка мне показывал кукушкины слёзки. Душистые-душистые.

– Потому и душистые, – погладила бабушка Арсения по его белой спине, которую он тут же выгнул пирогом навстречу бабушкиной руке, – что вся материнская любовь слезой оборонилась.

– Вот бы разгадать-то кукушкину тайну. Найти бы её, разлучницу, и заставить кукушку с её детками свести… Только она куковать тогда перестанет. А как хорошо!

– Э-э, Витенька, никакая печаль желанней радости-то не бывала. Да она от счастья-то, от талана может так запела бы – лес да горы ходуном заходили бы. Потому нет счастья желанней материнского…

– Дедушка, а почему наш родник Лосиным зовётся? – спросил я, когда мы уже подходили к роднику. – Лоси в нём пьют? Да?

– Пили и лоси. А теперь в нашей глухомани вон какую электростанцию отгрохали. Заводов понастроили. Железная дорога горы проломила. Линии электропередач тайгу порастолкали. И всё за какой-то десяток лет. Сморгнуть не успели – город вымахал. Наше село со всех сторон окружил. Так что стали мы не то городские, не то сельские.

Лось шума не любит. Да и от греха подальше. Народец-то в городе всякий попадается…

– А почему родник так называется,.. – дедушка затаил в глазах хитринку. – Ты сам попробуй-ка сообразить.

Родник весь ивовой стеной огорожен. Это от него-то и начинается Черемшанка. Речка небольшая. На узких местах хорошо разгонись – перепрыгнешь. А хариусы в ней ходят! Хариусам такая вода – благодать. Ледяная, прозрачная как стёклышко.