(Мама, в одном из последних своих голосовых сообщений: “Джейни, ты для меня весь мир. Ты мое солнце, ты то, чем я живу. Ну как мне еще попросить у тебя прощения?”)
Джейни не знала, когда прежней Джейни выпадет возможность произнести слово “Кливленд”. Может, на вечеринке в “Красном крюке”. Прежняя Джейни опирается о чугунную печь и строит глазки тому, кто стоит ближе других, – типу, похожему на участника группы, с прической в духе последнего писка рок-н-ролла. Тип говорит ей, что он из Огайо, и она в ответ, изображая не то заигрывание, не то скуку (это вообще разные вещи?), спрашивает: “Кливленд?”, потому что это единственный город в штате Огайо, который приходит ей в голову. Тем временем в этот же самый момент, ровно в тысяче миль отсюда, новая Джейни прижимает к груди спасенную кудахчущую курицу и говорит: “Кливленд?”, потому что та заносит в журнал какое-то “несоблюдение” (вот двинутая!), и Джейни хочет, чтобы она поскорее завязывала с этим и шла сюда – помочь запихнуть курицу в мешок.
Впервые Джейни почувствовала, что ей больше нравится делать то, что делает эта Джейни, чем то, чем занимается та, прежняя Джейни, на какую бы законопослушную ерунду той ни вздумалось потратить сегодняшний вечер. Понятно, что прежняя Джейни к этому времени уже работает где-нибудь стажером, отвешивает комплименты какому-нибудь придурку или постит корпоративные твиты. А новая Джейни тем временем стала пиратом, Робин Гудом, преступником высшего сорта, который похищает гражданок куриц ради их же собственной безопасности.
Какое облегчение. Она уж думала, что больше никогда не почувствует себя живой. Думала, ее раздавило навеки и отныне она – одна из тех расплющенных фигур, которых встречаешь каждый день: картонных и намертво приклеенных, с места не сдвинуться.
Допустим, вы пытаетесь чуть уменьшить собственный свет, на одно деление убавить яркость. Приглушить тоску. Приглушить злость. Приглушить. Допустим, так происходит год за годом, и вдруг случается это – вы находите нечто и можете двигаться дальше. Просто немножко оживаете, вот и все. И приглушаете долгое свое приглушение.
* * *
Джейни, зевая, выходит из комнаты. На журнальном столике коробка пончиков, телевизор работает без звука, отец сидит на своем обычном месте.
– Это еще что? – Джейни берет со стола гигантское резиновое кольцо.
– Отдай, – говорит он. – Это сейчас модно. Все целыми днями тренируются.
Джейни бросает резинку отцу и лезет в коробку с пончиками.
– Чего это ты такая довольная?
– В смысле? – не понимает Джейни. – Никакая я не довольная.
– Нет?
– Нет, обыкновенная.
– Извини, ошибся. – Он растягивает резинку над головой.
– Ты бы поосторожнее с этой штукой, – говорит Джейни. – Окно выбьешь.
– По-моему, все-таки довольная. Может, это как-то связано с тем, что ты домой каждую ночь под утро приходишь?
– Не каждую ночь.
– Ну, достаточно часто, чтобы я думал: “Чего это она домой приходит так поздно каждую ночь?” Часа в три? Как ты потом по утрам работаешь?
– Никаких поводов для радости у меня нет, окей? Можешь не беспокоиться.
– С чего это мне беспокоиться, если у тебя есть повод для радости? Я беспокоюсь, только если их нет.
– Ну вот и хорошо, тогда давай беспокойся.
Почему она просто не сказала, что проводит время с Кливленд? Ведь для этого необязательно было говорить, что они взламывают птичники. Как было бы удобно. И отец был бы доволен.
