Она быстро приняла душ, высушила волосы и надела красивое платье — жёлтый сарафан с широкой юбкой. Она сшила его прошлой весной перед окончанием школы. Надеялась поносить летом, но оно выдалось такое холодное и ветреное, что юшкинцы не вылезали из тёплых курток. В их краях никогда не угадаешь с погодой, а Москва — почти что юг. Пахнет сладкими цветами и жирной землёй, зелень сочная, а солнце припекает с самого утра.
К восьми часам Надя отправилась в хозяйский дом на завтрак. Пробежалась по мощёной дорожке между зоной барбекю и беседкой для чаепитий, обогнула благоухающие клумбы и влетела во дворец. В столовой за большим столом из белого мрамора сидели тётя и Рафаэль — такой кудрявый и солнечный, что у Нади ёкнуло сердце. Как парень может таким красивым? Чистая кожа без единого дефекта, яркие голубые глаза и полные губы, которые он то облизывал, то прикусывал. В Юшкино таких парней отродясь не водилось. А если бы и завелось такое белокурое сокровище, ему бы быстро личико подправили. И задразнили так, что он бы самолично налысо побрился. Красивых чистеньких мальчиков в школе не любили. Там уважали грубиянов-крепышей типа Данилы Кандаурова, который одним взглядом мог напугать любого в школе, — даже военрука.
— Привет, — улыбнулся Рафаэль. — Я хотел вчера к тебе зайти, но позвонили друзья и уговорили приехать на вечеринку. До утра зависали… Прости, ладно? Нехорошо было оставлять тебя одну в первый вечер. Садись, — он встал и отодвинул один из тяжёлых стульев, обитых белой кожей.
Надя села и расправила юбку на коленях. Ей было неловко среди изысканной роскоши. Над столом висела люстра, похожая на зеркальный блин диаметром три метра, увешанная тысячей сверкающих висюлек. От ветерка, влетавшего через распахнутую садовую дверь, висюльки мелодично позвякивали. Если люстра грохнется — погибнут все, кроме человека, сидящего в торце стола. У него будет шанс спастись.
— Доброе утро, — сказала Надя.
— Доброе, — сказала тётя не очень-то приветливо. Наверное, переживала, что сын не ночевал дома. — Нина, принеси завтрак для Нади.
Нина в форменном синем платье и белом переднике поставила перед Надей бокал с зеленым напитком и яйцо на серебряной подставочке.
— Что это?
— Смузи из кейла, — ответила тётя.
— Что-что? — переспросила Надя.
— Пюре из капусты, если по-простому, — сказал Рафаэль.
— А-а-а…
Надя втянула напиток через трубочку, с опаской пробуя незнакомый вкус. Вроде не так ужасно, как выглядит. Но зачем делать из капусты сок с мякотью, осталось для неё загадкой. Она бы и так съела капусту — даже с кочерыжкой.
— А хлеба можно?
— Мы не держим в доме хлеба, — сказала тётя с таким выражением, словно говорила о крысином яде.
Надя подавила следующий вопрос, готовый сорваться с губ, и взяла в руку тёплое яйцо.
— Осторожно, — предупредил Рафаэль, — оно всмятку. Смотри, как надо есть.
Он элегантно постучал по яйцу чайной ложечкой и сковырнул верхушку. И начал есть почти сырое яйцо ложкой. Без соли и хлеба! Надя поняла, о чём говорил Юсуф. Холодильник в коттедже забит колбасой, сосисками, сырами и сладкими йогуртами, а в хлебнице полно хлеба и булок на любой вкус. Она бы замечательно позавтракала бутербродами в обществе слуг — всяко лучше, чем давиться сырым яйцом и пюре из капусты.
Нина принесла чашку с каким-то горячим напитком. Бледно-жёлтый цвет подсказывал, что это не чай и не кофе, но Надя не могла догадаться о содержимом. Она украдкой пошевелила ноздрями, надеясь уловить запах. Рафаэль заметил её усилия и снова пришёл на помощь:
