Пули дороже жизни - страница 22

– Вместе с нами? Их нужно кормить, поить…

– А мы их не прокормим?

– Тогда они так и останутся рабами, просто владельцами станем мы. Мне рабы не нужны. Я и сам могу со всем справиться. Рету тоже.

– Но мы их можем отпустить, пойдут своей дорогой.

– Куда, Арвен?

– Куда-нибудь. Ты же тоже без дома! Путешествуешь и живёшь вполне нормально!

– Они не умеют выживать. Они не умеют сражаться.

– Но…

– К тому же!.. – перебил я, повысив тон. Затем опять продолжил тихо: – К тому же у них нет оружия, нет денег на еду. У них ничего нет, и свобода им не нужна.

– У них должен быть дом! Они где-то родились! Где-то должны быть родные, друзья, которые свободны и смогут приютить своего…

– Арвен, какие родные? Они не смогут добраться до своих родных и друзей. Их либо убьют, либо опять поймают и отправят в рабы, а скорее всего они сами придут к какому-нибудь богачу и попросят ошейник.

– Ты не прав, вот увидишь! Спросим, узнаем и проводим! – Арвен вдруг сбросила с плеча мою руку, оттолкнула меня и произнесла какому-то продавцу: – Триста пятьдесят!

Возле продавца в белом балахоне стояли два парня, одетых в светлые штаны и куртки из плотной ткани. Наверняка, внутри вшиты стальные пластины, или кольца, или другая броня, либо одета под низ. Но одежда выглядела красиво и казалась дорогой. Впрочем, наверняка стоила ещё дороже, чем казалась. Я краем уха слышал, как те люди торговались и сбросили цену на раба до двух сотен. Арвен рубила с плеча с такой ценой. Собралась, называется, выкупить всех рабов на рынке.

– Арвен, ты с ума сошла? Ты хоть смотрела, кого покупаешь?

– Четыреста! – произнёс один из парней, злобно оскалившись в нашу сторону.

Продавец тут же засуетился, почувствовав наживу. Вывел из общего ряда рабов бледного невысокого раба в серой рваной тунике. В некоторых местах на тунике были прогоревшие дырки, да и на руках у парня видны были зажившие, но не сошедшие ожоги. На шее висел стальной ошейник. Блин, да ему сотня – красная цена. Эти два покупателя торговаться не умеют, а продавец их разводит. И тут вдруг в общий пляс под дудку торгаша присоединяется Арвен.

– Э-э, вот этого, – протараторил продавец, демонстрируя товар.

– Вот этого? Тогда за пятьсот! – с энтузиазмом произнесла медсестра. Орать не стоит, продавец и конкурирующие покупатели услышат. Потому я ей на ухо заговорил:

– Ты на эти деньги сможешь купить двух, трёх или даже четырёх рабов!

– Шесть сотен, – произнёс тот из двоих, что белобрысый. Темноволосый что-то зашептал парню. А Арвен зашептала мне:

– Остальных и куплю дешевле. А если не куплю этого, его заберут те двое, нужно же всем помочь. Семьсот!

– Сильный, красивый, умеет всё, что скажете, выносливый, трудолюбивый, – перечислял продавец всё, чего не было у раба.

– Восемьсот! – выкрикнули конкуренты.

– Ты дура? Они другого потом купят!

– Они уйдут сегодня ни с чем, – заверила меня Арвен и выкрикнула: – Тысяча!

Идиотизм. Эти раскошеливаются, чтобы не запятнать своё положение в обществе, чтобы не позволить какой-то девке их перекупить. А эта идиотка готова отдать любые деньги, чтобы спасти одного несчастного раба от покупки неизвестно кем. Мир сошёл с ума!

– Тысяча сто!

– Тысяча двести!

– Тысяча триста!

– Тысяча четыреста!

Казалось, они называют не цену, а ширину улыбки продавца. Как ни странно, улыбаться до ушей – это не предел.

– Полторы тысячи! – с каждой новой ценой двое всё сильнее раздражались и злились.