О том, что мне стоило бы вернуться, чтобы хотя бы помурлыкать Эдит ночью, я подумала уже слишком поздно, свернувшись клубочком на мерно вздымающейся груди волка, разместили которого в отдельной палате.
Поджаренный, наверное, лежал где-то в соседней палате. Возможно, такой же одноместной и насквозь пропахшей стерильностью. Возможно, в общей, среди стражников, с трудом пришедших в себя после его атаки…
Хотя нет, конечно, он в одноместной. Прикован к кровати, прямо к этому железному каркасу, что прекрасно заметен под съехавшей в сторону простыней и жжется холодом, если прикоснуться.
Хельму, как истинный мазохист, стремился примерзнуть к железу рукой. Я, чувствуя себя чуть ли не его нянькой, всю ночь стояла на страже волчьего здоровья: сползала с тепленькой груди оборотня, убирала его руку под тонкое одеяло, пыталась как-то спрятать каркас под простыней (всегда неудачно, но я каждый раз упрямо пробовала) и заползала обратно. И так до самого утра.
А утро в управлении наступало рано. Почти ночью.
Еще в темноте по коридору начали ходить люди, в отдалении слышалась вялая ругань, где-то кто-то глухо кричал с недолгими перерывами.
У волка тоже утро наступило слишком рано.
— Анха? — В голосе его было море удивления и ни капли радости.
— Знаешь, босс, я еще не в курсе, сколько ты мне платишь, но уже уверена, что сильно недоплачиваешь, — мрачно сказала я, растирая морду лапками. Потом сообразила, что ничего он мне не платит, мы же никаких договоров не заключали, а люди без них с деньгами расстаются сильно неохотно, и настроение мое совсем испортилось.
Челюсть сводило от желания куснуть разочек волка. Или не разочек…
Хельму мои страдания не заботили, он желал знать, как оказался в лазарете, что с преступником и с его людьми.
— Записку с предупреждением, что ты не вернешься, в твой дом отправили, хотя я все равно думаю, что Эдит будет беспокоиться, — мстительно начала я не с того, о чем он спрашивал. Волк вроде бы устыдился, но бросать дела и ехать к дочери не спешил.
Выслушал отчет от меня, потом то же самое — от его помощника. Долго пропадал в душевой, а вернулся отвратительно свеженьким и готовым работать. Мне даже смотреть на него, такого выспавшегося, было противно.
И чтобы не смотреть, я забралась на его плечо, устроилась со всеми удобствами, вцепилась лапой в волосы и нагло спросила:
— Что собираешься делать?
— Проведать заключенного…
— И я с тобой! — выпалила, не дав ему договорить.
— Анха…
— Ты же к поджаренному, так?
— Поджаренному?
— Ну вчерашнему неудачнику?
— Анха, — повторил он вместо нормального ответа, и я поняла: попала в самую точку.
— Хочу на него посмотреть. Это мой трофей.
Я его выследила, я его поймала, я его обезвредила… и вырубить его тоже могла бы я.
И пусть право решать его судьбу у меня отняли, но он все равно принадлежал мне. Человек бы этого не понял, и я сомневалась, что может понять Хельму, с его-то спящим зверем.
Но спорить волк не стал. Может, и понял.
Мы не пошли ни к одной из палат, прошли мимо всех, спустились на первый этаж — волк рассеянно кивал подчиненным, я дремала, — прямо от главной лестницы свернули в длинный коридор без дверей, завершившийся еще одной лестницей, ведущей вниз.
Коридор этот был насквозь пропитан магией, и к концу пути я была сыта по горло. Напиталась на месяц вперед.
— Ты меня сюда почаще води, — попросила я шепотом.
— Зачем?
