Пушкин. Изнанка роковой интриги - страница 16



. У Пушкина «и типы, и картины из жизни простонародья почти что отсутствуют», – пишет Котляревский. И дальше: «Единственный вырисованный портрет из этой коллекции набросков был портрет подруги его заточения – няни его Татьяны. Добрая подружка бедной его юности, эта «дряхлая голубка» – промелькнула в его стихах как какое-то видение из, в сущности, чужого ему мира»[58]. Она осталась в его произведениях романтизированным счастливым персонажем без личной жизни и вне социального контекста, столь важного для русской литературы.

Отношение к няне Пушкина нескольких его друзей также связано с михайловским одиночеством поэта. Друзья знали о ней в основном из его стихов, подражали ему, их забота о ней преувеличивается. Дельвиг писал отбывшему из Михайловского Пушкину: «Душа моя, меня пугает положение твоей няни. Как она перенесла совсем неожиданную разлуку с тобою». Невозможно не отметить потерю чувства меры: все-таки служанка – не мать, не жена, не возлюбленная. Пущин, однако, в досаде вспоминает, что во время его визита в Михайловское Арина раньше времени закрыла задвижки в печах и оба приятеля чуть не угорели. Естественно, поэту, вернувшемуся в Москву, не до няни. Он в состоянии эйфории: встреча с царем, столичный загул, новые жизненные планы. В 1827 году П.А. Осипова, послав Пушкину письмо, вложила в него стихи, которые Языков прислал Вульфу. Они посвящены няне:

Васильевна, мой свет, забуду ль я тебя?
В те дни, как, сельскую свободу возлюбя,
Я покидал для ней и славу и науки,
И немцев, и сей град профессоров и скуки —
Ты, благодатная хозяйка сени той,
Где Пушкин, не сражен суровою судьбой,
Презрев людей, молву, их ласки, их измены,
Священнодействовал при алтаре Камены —
Всегда приветами сердечной доброты
Встречала ты меня, мне здравствовала ты…

Понятно, что любовь Языкова к няне есть производное от его дружбы с Пушкиным, не будь она няней Пушкина, не было бы и стихов о ее добродетелях. Он назвал ее Васильевной, а она Родионовна. Языкову подсказали, и строку он исправил: «Свет Родионовна, забуду ли тебя?» Стихи опубликовал Дельвиг в своих «Северных цветах» на 1828 год. Но имя было не столь важно: она – «няня вообще», романтизированная героиня из народа. Прочитать стихи она не могла и, скорее всего, понятия не имела о том, что о ней пишут.

Вяземский говорит Пушкину 26 июля 1828 года: «Ольге Сергеевне мое дружеское пожатие, а Родионовне мой поклон в пояс». Поклон этот Пушкин, по-видимому, не смог передать, с няней не виделся, через пять дней она умерла. Друзья Пушкина переписывались по поводу ее смерти, например Орест Сомов писал Николаю Языкову о покойной. Между тем родные Пушкина, которым она служила верой и правдой всю жизнь, были сдержаннее в выражении чувств или благодарностей своей служанке.

Анна Керн, которая по известным причинам бывала в Михайловском в 25-м году, оставила в своих воспоминаниях о Пушкине следующую строку: «Я думаю, он никого истинно не любил, кроме няни своей и потом сестры»[59]. Керн писала это спустя более чем четверть века, и, говоря, что Пушкин никого не любил, она приравнивала свою мимолетную с ним связь к его серьезным увлечениям, включая жену. Нам же представляется, что Пушкин всех, кого любил, любил истинно.

«Обобщенная няня»

Один из законов идеализации, как известно, – очистка образа от мешающей информации, его обобщение, упрощение и затем романтизация. Поэтому из двух нянь была оставлена одна, а разные литературные персонажи (типичные для семьи того времени) обрели одного прототипа. «Тип собирательной