Пусть аисты вернутся! - страница 20

Маргарита Степановна невзначай протерла глаза носовым платком.

– А что такое похоронка? – спросила я.

– Это извещение о смерти. Когда человек погибает на войне – это единственный документ для его семьи, подтверждающий гибель, – объяснила Маргарита Степановна.

– А может так быть, что похоронку прислали, а человек жив?

– Может, – ответила Маргарита Степановна. – И во время войн это случалось часто. Бывало, увы, наоборот. Когда близкие верят, что их муж, сын, брат жив, а он, оказывается, давно уже покоится, дай Бог не в братской, могиле. Но мой отец погиб, к сожалению. Поэтому не обижайся на близких по пустякам, Снеж.

Я вздохнула, подумав: «Как в детстве можно отделить пустяк от чего-то серьезного?»

– Елена отдала часть суммы, которая прилагалась к похоронке, моей матери. Каждый раз теперь, когда встречала меня на улице, она плакала и обнимала меня, называла именем папы. Вот это тот человек, кто меня по-настоящему любил. – Маргарита Степановна посмотрела на мое, скорее всего, вытянувшееся лицо. – Я не буду утомлять тебя рассказами о наших военных похождениях, поэтому буду заканчивать:

– После войны моя мать во второй раз вышла замуж. Мужа своего она очень любила и боготворила. Мы же с сестрой его боялись и ненавидели. Часто он напивался и дебоширил. Возьмет доску огромную, а он здоровий боров был, и колотит по соседским заборам. Я была совсем девочкой, когда мать отправляла меня делать за него его работу – тягать впереди себя большущие снопы сена, когда ее благоверный почивал в кровати после очередной попойки. Помню, что ждала, чтобы мне исполнилось 16-ть лет, чтобы уехать в Киев. И все равно, куда и зачем, главное – подальше от родного дома и «любящей» матери.

– От этого борова она родила двух дочерей – Надежду и Любовь. Вот они-то были обласканы и любимы, ходили в новых нарядах. Когда как мы с сестрой Галиной носили латанные-перелатанные платья, или вовсе с дырками. Понимая свое превосходство и что им все дозволено, девочки выросли эгоистичными. Я, уже зарабатывая, привозила маме и им деньги и всякие гостинцы, чего им все равно казалось мало. Когда мы с дочерью приезжали в село навестить мою мать и ее бабушку, то «любящая» баба Саня крикнула на маленькую мою дочку, когда та хотела взять пару ягод клубники: «Не трогай, не займай, приїдуть діти».

Вот и получилось, моя хорошая слушательница, что всю материнскую любовь она отдавала младшим детям и внукам, а старшие для нее вовсе не существовали.

– Вы ее ненавидите? – в сердцах спросила я.

– Нет, Снежка, я не испытывала к ней ненависти. Скорее обиду детскую и непонимание, почему такое неравенство между детьми. – Маргарита Степановна ласково посмотрела на меня. – У меня семья, где все любят друг друга. Есть двое любимых внуков, двое взрослых любимых детей, между которыми я никогда не делала разницы. А моя мама, царство ей небесное, увы, очень тяжело и долго болела, и до ее смерти за ней ухаживала нелюбимая первая дочь Галина.

Маргарита Степановна положила руки на белый халат, намереваясь встать.

– Получается, что вам тоже так не повезло? – спросила я.

– Не так, как тебе, иначе, но, к сожалению, таких судеб очень много.

– А вы общаетесь с теми двумя сестрами?

– Общаюсь иногда, но разница в возрасте слишком велика, чтобы они поняли, что же было на самом деле. Всё, что помнят их дети – это качельки возле дома, а моя дочь помнит, как бабушка ей ягоды пожалела, будто она не такой же ребенок, не родная ей кровь.