Он рассмеялся:
– Озадачены, а?
– Отнюдь. Я довольно долго прожила в Америке, видела достаточно американских рук. Могу сказать только, что у вас хуже прочих.
Он напустил на себя сильное негодование, резко забрал у нее руку.
– Что значит – хуже прочих? – воскликнул он.
Она посмотрела на него с бесконечным участием.
– Я имела в виду, – сказала она, – что у вас пустая жизнь. Никакого узора. И в вас нет ничего такого, что давало бы какую-то цель. Большинство людей не могут не следовать какому-то замыслу. Они это делают машинально, потому что их натура такова. Это их и спасает, одергивает. Они с этим ничего не могут поделать. А вам спастись не грозит.
– Уникальный образчик. Так?
– В некотором роде. – Миг она вопросительно вглядывалась ему в лицо. – Как странно, – пробормотала наконец она.
Эта пустота в нем была ей по душе. Совсем как будто он голый – не вполне беззащитный, просто неодетый, готовый реагировать, и вот это она сочла привлекательным; такими и должны быть мужчины. Но ее поразило: странно, что она так думает.
– Как странно что? – поинтересовался он. – Что я должен быть уникален?
Он видел – она верит во все, что говорит, а поскольку уделяемое ему внимание льстило, он готов был с ней спорить, если нужно, только чтобы его продлить.
– Да.
– Мне никогда не удавалось поверить во всю эту астрологию и хиромантию, – сказал он. – Не выдерживает критики.
Она не ответила, поэтому он продолжал:
– Давайте ненадолго отвлечемся от рук и приступим к личностям. – Бренди его согревал; он уже отнюдь не чувствовал себя больным. – Вы то есть считаете, что жизнь каждого отдельного человека отличается от прочих и следует своему узору, как вы его называете?
– Да, конечно.
– Но это же невозможно! – воскликнул он. – Очевидно же. Только посмотрите вокруг. Никогда не существовало такого массового производства, которое бы сравнилось с тем, что производит людей, – все одной модели, год за годом, век за веком, все похожи, вечно один и тот же человек. – Он несколько воодушевился, слыша собственный голос. – Можно сказать, что на свете вообще живет только один человек и мы все – он.
Мгновенье она помолчала, затем сказала:
– Чепуха. – От того, что́ он говорил, она неясно разозлилась. Подумала, не оттого ли, что она вообще противится тому, что он выражает свои мысли, но ей все же казалось, что нет. – Послушайте, лапушка моя, – примирительно сказала она. – А чего вы хотите в жизни?
– Трудный вопрос, – медленно ответил он. Из-за нее все паруса у него обвисли. – Наверное, чувствовать, что я от жизни что-то получаю.
Она произнесла нетерпеливо:
– Это ничего не значит.
– Хочу себя чувствовать живым, видимо. Вот и все, наверное.
– Боже всемогущий. Налейте-ка мне еще бренди.
Они оставили эту тему, заговорили о буре и климате вообще. Даер думал, что нужно было ответить тем, что пришло в голову: денег, счастья, здоровья, – и не пытаться говорить то, что он на самом деле имел в виду. Аккомпанементом этим мыслям постоянно возникала картинка – его номер в «Отеле де ла Плая» с заляпанным покрывалом, с клокочущим умывальником.
«У него ничего нет, он ничего не хочет, он сам ничто», – подумала Дейзи. Надо бы его пожалеть, чувствовала она, но он почему-то не будил в ней жалости – скорее легкую злобу, которая отменяла ее прочие эмоции. Наконец она встала.
– Надо посмотреть, что случилось с Луисом и Джеком.
Их они нашли в гостиной за беседой.
