– Вспомни: друг учил его, что истину знает одно лишь сердце.
– Забавно… Мальчик тоже был в пустыне, когда это понял! Интересно, в какой именно?
– У каждого своя пустыня.
Ветром, который чувствуется где-то внутри, бесконечными гребнями колышущихся барханов, мощью, пробуждающей неизвестные органы чувств, она напомнила мне море, которого на ней нет.
– Если закрыть глаза и лечь на песок, кажется, будто качаешься на волнах.
– Закрой… Он говорил, что истину глазами не увидишь…
– А мне всё равно пришлось бы их закрыть, потому что они вспотели. И вовсе не от того, что у тебя тут жарко.
– Знаю. Я же очень древняя. И многое знаю.
– Ну хоть какая-то влага. Это же для тебя такая редкость.
– Да. Это для меня настоящий дождь, а все говорили, что он тут невозможен.
Тогда я не мог облечь в слова то, что чувствую – из меня одновременно вырвались вся боль, вся радость, все страдания и всё счастье всех миров. Они разом накатили на меня, потому что я оказался в по-настоящему живом месте. Удивительно, что пустыня означает пустоту и предполагает отсутствие какой-либо жизни. В ней столько ответов! Бесконечность, если не боишься их получить. Бесконечность, если, покинув её, не боишься вспомнить, что говорила её тишина. И тот, кто хочет что-то понять, заглянет в свою пустыню и найдёт ответы. А кому они не нужны, будет вечно искать выход, сетуя на её бессмысленность, безжизненность и невозможность преодоления этого бескрайнего пути.
– Может, поэтому по ней ходят так долго? На Земле такое случалось. Может, вообще не хотят из неё выбираться?
– …
Тишина. Ответы я нашёл в своей пустыне, как и тот маленький мальчик в своей».
– Рад, что ты разобрался.
– Да, кстати! Я хотел почитать эту книгу Адель, ты не против?
– Не против? – он достал из-под стопки исписанных бумаг, лежащих на камине, книгу и протянул сыну. Обложка вся вытерлась, даже названия не было видно, уже заклеенный переплёт выглядел потрёпаным. – Твоя бабушка была бы рада, если бы Адель узнала эту историю. Я тоже с удовольствием послушаю.
– Пап, ты же сказал, что книжка в том шкафу, – возмутилась Адель, усаживаясь на пушистый коврик рядом с камином.
– Я кое-что в ней искал, – пояснил дед.
Адель посмотрела на него прищурившись:
– Давайте скорее читать! Пап! Мы слушаем.
«Наверное, все дети гордятся своими родителями, но я считал, что у меня для этого больше причин, чем у остальных. Моя мама, Ида, была физиком, а папа, Рэймонд – историком. Они ещё живы, и в научном ремесле не бывает бывших, но я всё же говорю «были». Я начал писать эти строки спустя двадцать три года после истории, которую собрался рассказать, и этого времени оказалось достаточно, чтобы усомниться, что она вообще происходила с нами. События эти, пусть и сформировали настоящее, стали крепким прошлым, как это обычно бывает со всем, что происходит в мире. Мой отец как раз изучал и описывал такие связи: как одно привело к другому. И прогнозировал, что будет дальше. Наверное, у него я и взял привычку чётко разграничивать прошлое, настоящее и будущее, хоть они и представляют собой единое целое, связанное прочной нитью событий. Эта привычка часто меня выручала. Вот и сейчас я выбираю придерживаться её и говорю «были». Мои родители были учёными. А я – мальчиком, который ими гордился.
Вам случалось испытывать такой сильный страх, который даже не даёт себя опознать? Он маскируется. Он заставляет тебя думать, что всё нормально. Он убеждает, что ничего особенного не произошло. Иначе ты или сойдёшь с ума от испуга, или тебе придётся разбираться со сложившейся ситуацией, что, в общем, всё равно может привести к первому варианту.
